Снимается кино

[12dean6]

Я люблю копаться в историях создания фильмов. Не выяснять всю подноготную, но составлять определённую атмосферу, царящую на съёмках.
И я встречала разные формы отношений между режиссёром и актёрами. Режиссёр - это же вообще очень уязвимый творец, он своё может создать не иначе, чем совместно с большой группой людей, которые все сами творят. И потому понятно, что приходится быть и организатором, и проявлять жёсткость в разных градациях в зависимости от характера и темперамента. Особенно когда дело касается исполнителей главных ролей, потому что поставлено на карту там много. И бывает так, что режиссёр и актёр не совпадают в каких-то моментах, не сходятся характерами, не сходятся в работе. Взрослые умные люди это преодолевают и расстаются если и не довольные друг другом, то довольные тем, что вместе сделали.
Я это к чему? Когда я стала копаться в создании "Заводного апельсина", у меня возникло стойкое ощущение, что Кубрик за что-то люто возненавидел Макдауэлла. Иначе сложно объяснить то, что на съёмках вытворялось. Тут очень подходящее фото имеется, с говорящими выражениями лиц.



А что, собственно, происходило?

Малкольм имел большую неосторожность честно признаться режиссёру, что есть у него один серьёзный страх - змей он не переносит ни под каким видом. И у Алекса тут же завелась домашняя зверушка, и плевать, что Бёрджесс такого тоже не писал, что ни одно живое существо с Алексом выжить не способно, будь трижды хладнокровное. Кубрик художник и он так видит, не может же он упустить такой шанс редкий. Только одну поблажку сделал - лицо не брал в кадр, пока змею таскать приходилось. Зато спать с ней положил.

Это была разминка ещё, начало. Во время съёмок "лечения" Кубрик решил поэстетствовать и вместо не эстетичного, зато дешёвого, надёжного и практичного способа зафиксировать Алексу веки, описанного в романе (медицинский пластырь) решил выписать настоящие металлические разжимы для глаз. То, что подобными устройствами пользуются только офтальмологи-хирурги и маньяки, Кубрик как-то из вида упустил. Фиксировали веки осторожно, конечно, но сетчатку глаза Малкольму поцарапали так, что чудом остался при зрении.
Кроме того, съёмки - процесс прерывистый, и часто между сценами нужно подождать пока выставят свет, камеры и так далее. Во время съёмок "лечения" в такие моменты Малкольма "забывали" освободить от фиксации хотя бы головной, а Кубрик радостно так и вольготно присаживался рядом. И было это всё даже смешно, пока дразниться не начинал водой.

А потом смешного становилось совсем мало.

Потом не оставалось его совсем.


Апофеозом стала сцена утопления Алекса (в романе, опять же, встреча со старыми друзьями несколько иная). Топить его должны были в бетонной такой ёмкости. Понятно, что идиотами ни Кубрик, ни Малкольм не были, понимали, что сцена сама по себе опасна. Озаботились специальным дыхательным аппаратом. Проверили. Всё в порядке, дышать очень даже получалось. Началась съёмка. Упирающегося Алекса бывшие дружки подтаскивают к ёмкости и окунают. Млкольм хочет вдохнуть и понимает, что не может - не работает аппарат. Он начинает задыхаться, пытается вырваться. Партнёры думают, что ужасно он реалистичен и держат крепче. Остановить съёмку или знак какой подать он не может, руки сзади скованы наручниками. Он начинает биться сильней, партнёр один входит в раж, по касательной заехав пару раз ему дубинкой. Оптимизма это тоже не добавляет. Стенли спокойно командует стоп, когда надо. Малкольм пытается отдышаться. Выясняется, что пока бился, сломал о край ёмкости пару рёбер.

При этом Кубрик бесконечно, на грани издевательства заботлив. Этот вот казённый явно, сиротский пуховик на Макдауэлле всегда на улице. Другие пусть мёрзнут или сами себе что-то ищут.


А потом мне попался отзыв самого Стенли Кубрика. Отзыв о том, что он никогда не стал бы снимать "Заводной апельсин", не найди он Малкольма Макдауэлла. Они не просто друг друга почувствовали и зауважали, не просто вместе прожили эту историю. Они сдружились. Стенли, категорически не любящему пояснять, что он делает и зачем, было легко с молчаливым по природе Малкольмом, которого, однако, разговори только и слушай. Рисковому и смелому Макдауэллу нравился прямой, без вуалек, подход Стенли. Обоим было ужасно тяжело.
И обоим надо было оттуда уходить. Потому однажды на площадке появился теннисный стол. Кубрик принёс. И они часами играли, возвращаясь от всех чёрных и пустых пиньят к себе самим.
Потом, правда, когда съёмки были завершены, Малкольм получил счёт - Кубрик методично и педантично подсчитал все часы, проведённые им вместо работы за игрой и вычел всё из гонорара. Последняя гадость, да, не смог удержаться.

Зачем же вообще были все эти гадости? Мне показалось, что так Стенли "помогал" Малкольму становиться Алексом. Заставлял чувствовать перманентное напряжение, ждать плохого, быть готовым ответить.
Потому что вот это Малкольм.

Потому что вот он, Алекс.


Получилось. Малкольм про улыбку забыл. После съёмок его на четыре месяца потеряли из-за нервного срыва. Потом пару лет на услышанное забавное он реагировал косой ухмылкой, и ту старался подавить. И глаза у него были как у выжившей жертвы Алекса. Кубрик работать умеет.