За тучами было солнце. Было, раз светлело небо. Оно замерло перед атакой. Или кто-то в небе.
Говорят "ясно как днём", но уже всё было ясно, в этом безвременьи. Замолкло последнее слово, все ждали одного.
- Почему мы не идём к ним?
- Я ненавижу её. Их.
- Но за что? Я всегда с тобой, но... за что?
Кто-то в небе обнажил клинок.
- Иди. В них уже не будет ненависти, в их глазах загорается рассвет. А в твоих останется только отражение луны, если не пойдёшь. Иди!
читать дальшеКлинок сверкнул, прорвав тучу. Неожиданно, с неба всегда нападают неожиданно. Сверкание не ранило глаз, как было при жизни, но милосердно скрыло в золотом луче удаляющегося Османа. Не жалей, ведь...
- Алла даст больше.
***
Луч унёс всех.
Мёртвые не чувствуют, так говорят. Солнце, и правда, не опаляло кожи, но странно скользило, как по леднику, будто ночь он нёс с собой. Он скрылся под бортом, мерно идя в тени рядом с кораблём по воде. Так спокойней. Её он мог чувствовать, она была каменная, с лезвиями маленьких волн.
А ещё говорят, что мёртвые не чувствуют ничего. Врут. Боль и ненависть тащили под эти волны камнем на шее, они же вздёргивали поминутно на самые небеса. Не было ни гнева, ни смеха, облегчить их. Была сила, ими же данная, была вода.
Днём была гроза. Он не чувствовал усталости, взбираясь на холмы волн, и не отстал от корабля. С каждым ударом молнии он молился. Но ни одна не попала по кораблю.
Ничего. Он знал, что как только солнце скроется, он выйдет. Он будет просить, а, может, сделает это сам, но они повернут корабль чуть раньше, на камни. Они приближались к тому самому месту, где погиб его первый корабль.
***
- Давай, щенок! Пора привыкать! Дай ей разок, чтобы не орала!
Пошёл вон!
Что, щенок, крови не видел, что застыл?
Его тошнило от крови. Да, ярость хватала и несла волной вперёд, и от его руки умирали, захлёбываясь кровью, кричали перед смертью, но не так. Не так, как те, кого он хотел убить. Их крики он знал, они снились часто. Но тут был иной страх, иная смерть и иная боль, которые не утоляли боли, сколько не множь их.
Его подобрали в море. Пришлось привыкать к новому кораблю. К имени. К семье. К тому, что он умеет улыбаться. Но тоска не ушла, она легла глубокой печалью, душила. Сил оставаться в живых было всё меньше, но его не брали ни пули, ни клинки. Он научился убивать быстро, но кровь всё равно жгла руки. И во сне не кричали больше те, чьей смерти он так желал, во сне ему являлся дом, и тишина холмов за ним, а впереди - море. Ему кто-то кричал из окна, его звали, его там ждали. Он бежал туда, но прибегал в пустой дом или руины, и хорошо, если там не было никого.
***
Гроза прошла мимо. Но солнце клонилось к горизонту, ничего не обещая и ни от чего не удерживая. Они там, на палубе, тоже что-то чувствовали, вышли все и провожали его.
Наконец и закат. Он растревожил души, он-то как раз и обещал, и звал. В мёртвой душе перед кораблём он поднял одно воспоминание, заставившее опустить глаза к забрызганным кровью лезвиям волн луной полные глаза.
***
Канаты чужого корабля - потёмки. Этот не умели завязать. Он успел увидеть остриё, повернуть голову.
Он очнулся на вечернем намазе. Чуть не рассмеялся, конечно, как он мог его пропустить. Едва раскрыл глаза - ресницы слиплись от крови. С ним прощались, а он только хотел поблагодарить, только смог разомкнуть губы, как по ушам ударило слишком близкое:
- Он живой! Капитан, живой! Малек!
- Уберите его от трупов.
- Смотри, он живой!
На лицо полилась вода. Очень больно. Красное небо закричало и заволновалось, смытое волной темноты.
Кричал Осман.
***
Солнце село. Закатное небо стекло в суровое в тишине своей море, побледнело усталое. Тогда и разнеслось до самого горизонта и всплеснулось волной к неяркой пока луне:
- Алла...
Его голос подхватил их страх и понёс, распахивая души, выдувая из них малейшую надежду.
- Не надо.
Лунно-смуглый Осман шёл рядом, не сбивая шага. Но это уже неважно.
- Почему ты вернулся?
И это неважно.
- Солнце ушло. Не жжёт, но... Я испугался, был наверху, паруса помогают, а они не смотрят наверх. Хотя всё равно не увидели бы. Надо было спуститься раньше?
- Надо.
Мёртвый вдруг оступился на остывающем лезвии. Странно, откуда взялось дыхание. А злость? Потом воспоминанием сверкнула молния и его молитва, разрезая душу страхом.
- Что я говорил тебе?
- Видишь молнию на небе - слезай, но я же уже мёртв, - лунная улыбка была спокойной, без страха. - А видишь молнию в глазах капитана - исчезни, этого я так и не усвоил. Пойдём.
- Нет. Я приведу их на камни.
- Жуанот не даст.
- Он чует смерть, он не осмелится пойти против. Если Алла спасёт его, так тому и быть. А они должны быть мертвы. Все.
- Что ты говорил мне? Как не ожечься о канат...
- Они не люди.
- Как не...
- Нет.
- Алла даст...
- Нет.
- Он дал тебе больше. Больше, чем камни. Здесь, - неосторожная, бездумная и в смерти рука касается груди. - Пойдём.
Ноги Малека проваливаются в остывающую волну, когда он делает шаг от корабля.