В этот раз темепературность приличная, можно ей и поделиться.
она самаяМальчик думал, что жизнь его теперь пойдёт по накатанной. Всё складывалось как нельзя лучше. Но оказалось, что Нью-Йорк только ласково потрепал по макушке и пошёл себе дальше, не очень-то интересуясь дальнейшей судьбой молоденького пришельца. Нью-Йорк уносил с собой всё, всю жизнь.
Сперва он был оглушён, и, наверное, пропустил момент. Много моментов. Наконец, в кармане осталось несколько монет, а на пути стоял телефон-автомат.
- Hola, mama. Всё хорошо. У меня нет денег, квартиры и работы. - Она всё же хотела ответить на вопрос. - Что мне делать?
- Не возвращайся.
Она повесила трубку.
И он не вернулся. Понял ли он её? Да. Когда? Сложно сказать. Может, сразу же, вспомнив опухшие руки и требования отчима быть нормальным. Стоило ли сердиться, хозяин коровы - хозяин телёнка. Её жизнь была отдана, но жертвовать страху другие она не хотела. Может, позже. Когда приезжал к ней, всякий раз уводя из дома, из мира страха.
Может, он понял потом. Когда ночью его за руку затащила в бордель самая красивая женщина на свете - хрупкая, маленькая, просвечивающая насквозь азиатка-альбинос. Она протащила его мимо своих подруг, растолкала парочку, принявшую пришельца за клиента, втолкнула его в маленькую тесную комнату, большую часть которой занимала кровать.
Дверь закрыла. Кивнула на кровать:
- Устраивайся.
Растянулась в кресле. Дотянулась до ключа и закрыла дверь. Подумала немного, с гримасой сожаления достала деньги, бросила на тумбочку:
- Сама надеюсь, что не пригодятся, но будем осторожны.
Он уже засыпал. В душном плену постели, пахнущей чем угодно, только не нормальным местом отдыха.
Он ещё не раз там ночевал. А потом потеплело, и мальчик перебрался на кладбище - жутко красиво и нет людей.
_____________
Это было странно.
- Знаете, обычно таких детей сразу видно. Ну, вы понимаете... Каждая эмоция - будто вывернули ручку громкости на максимум. Это невозможно сдержать в себе. Если дети пытаются сдерживаться, сразу проявляются проблемы с сердцем, нервами, дыханием. Словом - это видно! - решительно закончил врач и обернулся к отцу. - А это, коллега... это странно.
Мальчику было десять. Мальчик устал. Он сам не понимал, зачем это делает. Хочет он умереть? Нет. Понимает ли, что шагать по карнизам и вырывать из стен провода под напряжением смертельно опасно? Да, понимает. Понимает ли, что может умереть? Да. Так хочет? Нет. По кругу, по кругу, по кругу...
Отец играл желваками. Отец ушёл. Конечно, не из-за него.
- Лео! - махала рукой мать.
Она долго не выкидывала пузырёк, оставленный отцом. Иногда задумчиво вертела его в руках. Она наверняка раздумывала, что может сделать.
Ну что она могла, преподавательница театральной школы? То ли не хотела одного оставлять, то ли видела больше.
- Только, чур, учиться. Обещаешь?
- Да.
- И, пожалуйста, не ходи завтра в школу. Почитаешь дома.
Мальчику четырнадцать. Он ещё жив. Он смотрит на улицу, ожидая, когда кумушки устанут обсуждать пропавшего соседа. Тогда снова можно выйти из дома. Он знает, что внутри у него ураган. Он знает, куда его нести.