Поле тихое сохнет под солнцем. Нет, не поле - поля, их много, среди них потихоньку дорога, и по ней никто не вернётся. Поле было и будет поле. Кто останется боли? По грустящему солнцем полю кто пройдёт с ней, презрев дорогу? Поле знает, оно забыло, оно будет, и вчера было. Оно горечью напиталось, оно вспыхнуть огнём не может - поле ласку хранит ведь тоже. И любовь, даже самую малость. Поле чувствует, как замиралось, поле знает надежды и песни - что-то слышало, что-то знает. Кто прошёл - тот тоже их знает. Его кровь больше солнца сушит, и любовь больней жара ласкает.
-...я, сестра моя, многое могу... Благородная Исида, кутаясь в вечный траур по усопшему единокровному мужу, застыла под взглядом ведьминских глаз сестры-Луны. Синие покрывало в золотых звёздах, столь нелепое среди белоснежных жреческих одежд, полетело на пол, и Луна осталась в нежней пелены тумана пеплуме. Сербряный лунный диск в рыжеватых волосах, такой чуждый для всех за этими стенами, сверкал только и исключительно для Исиды - её повелительницы и сестры. Луна будто по тихой песне доносящихся из-за тяжёлого занавеса свирелей и флейт подплыла к незаметному почти за обилием кистей и лент проходу к музыкантам и скрылась за ним, словно за тяжёлой чёрной тучей. Благородная Исида едва не наступила на своё платье, вскочив. Но тут коварная туча ткани и золота выпустила её сестру невредимой на волю, да не одну, а с редкой красоты метеором - молодой флейтист каждый шаг делал столь неуверенно, боясь и сделать и не сделать, что Луна не удержалась и засмеялась. А потом поглядела в глаза метеора. Сердце Исиды знало, что он слышит - он слышит те мелодии, что давно снились ему, ту музыку, которая бы была ему по сердцу, его флейта больше не была флейтой - она стала оракулом, жертвенником и самим говорящим божеством. И всё это ради глаз царственной Луны. Медный шарик часов еле слышно ударился о дно чаши. Полночь. Траурное покрывало благородной Исиды на полу чёрной тряпкой. Метеор застыл, едва ли узнавая императора в главной богине, торжественно вошедшей сегодня в свой новый храм. Друзилла только улыбается: - Для меня существует только один мужчина - ты. - Потом небрежно сверкает улыбкой в сторону своего метеора, спрашивая, как зовут его любимую. Метеор, ласкаемый звуками её голоса, называет имя - Елена - хотя всё его существо желает кричать "Друзилла, божественная Друзилла!" - Я - это она, - шепчет царственная Луна прямо ему в лицо и вдруг хватает внезапно прозревшего юношу за плечо, крепко прижимаясь губами к его уху, - Но меня ты будешь помнить всегда!
Я вот прочитала, переучилась дышать, а потом вспомнила, что это ж тут, оказывается.пошлость. Ну, я ее не видела и не увижу, для меня ее тут нет. А ты есть. И это волшеюство. ТОлько говорить я разучилась, даже вот так просто.
Blowing...Wind, ты прости, они фырные вышли. А ты не увидишь, ты её почему-то видишь в невинных вещах. А тут я. Говорить ты умеешь, Кузина, удивительно ты умеешь говорить, сгребу вот потеплей. Спасибо тебе, Кузина.