Название: Дневник
Размер: драббл, 765 слов
Пейринг/Персонажи: семья Дэй
Категория: джен
Жанр: ориджинал, сонгфик, дарк
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: лето не пришло
Примечание: сонгфик (This Way to the Egress "We'll all soon be dead")
Предупреждение: смерть персонажей
Дневник был чёрный и напоминал камень. Металлические уголки отвалились, их следы окислились, так что получились вензеля, зелёные и плесневело-белые. Чернила, по-видимому, были очень стойкие. Чёткие, строгие, изящные буквы словно отпугивали окись и стойкую к морозу плесень.
«Дневник Элайзы Дэй»
Что с ним делать? Как раскрыть? Подержать над паром? Не к месту вспомнился монотонный голос инструктора по технике безопасности: «Обмороженную конечность ни в коем случае нельзя растирать и погружать в горячую воду, лучше наложить тёплую фиксирующую повязку…»
Завёрнутый в нагретое полотенце, дневник смотрелся дико и всё равно почему-то очень мило. Он лежал под электрической лампой, от него тянуло сыростью. Через несколько часов запах переменился. Теперь дневник пах сеном и деревом. И чем-то неуловимо солёным, будоражащим.
Он манил себя открыть. Первые страницы прилипли к обложке безнадёжно. На открывшемся развороте были нарисованы волк и медведь. Торопливый, но твёрдый почерк. Иногда буквы искажались и прыгали со строчки то вверх, то вниз.
5 февраля 1890 г. Мама совсем плоха. Даже не пугается воя за окнами. Она бредит, проклинает холод, теперь если и говорит, то только про год без лета. Мне рассказывал дедушка, как метели не унимались весь март, а в апреле, едва сошёл снег, дожди с градом оставили разве треть от урожая. Да и тут треть поморозило в июле. Они с бабушкой потеряли двух младших дочерей. Это было в 1816-ом. А мама родилась уже на юге, она так и не привыкла к вертмонской зиме, она ей кажется той страшной сказкой.
8 февраля 1890 г. Ждём дядю. Папа говорил, что они с тётей доберутся до Коннектико за пару дней, а там, по воде, легче добраться до города. Маме плохо. Волки воют и воют, всю ночь не давали спать.
9 февраля 1890 г. Сегодня папа ушёл встречать дядю с тётей. Они должны были вернуться неделю назад. Мы остались одни. Вечером у мамы началась агония. Джим испугался и убежал. Кэтти плакала, пришлось запереть её в комнате. Волки топтались у дверей, царапали засов.
10 февраля 1890 г. Очень холодно. Меня трясёт, я сижу в горе одеял и никак не согреюсь. Папа нашёл дядю и тётю. Они были недалеко. Папа сказал, что у дяди не было ноги, и тётя, по-видимому, тащила его на себе. Должно быть, долго. Волки уже отгрызли дядину ногу, папе удалось уйти, только пара позарилась на него. Ему повезло. Джим выбежал к нему навстречу, паля из ружья и крича сквозь снег о том, что мама умерла. Папа вынес её тело в лес. Как жертву. Я всю ночь готовила её к похоронам. А папа сказал, что накормить волков мясом важнее, чем землю тухлятиной. Он не донёс её, бросил у опушки. Мы видели, как волки растаскивают тело. Я не очень-то хочу оставаться здесь, но волки больше не воют. Ещё одна ночь и…
Разворот закончился. Дневник тихонько вздохнул тяжёлыми склеенными страницами, пуская ещё немного вперёд. Почерк изменился – стал круглее, старательней, мягче. Многие буквы прочитать удавалось с трудом. Слова бежали торопливо, но занимали едва ли полстранички. На колени выпали парочка длинных тёмных игл лиственницы. Дневник пахнул травой.
5 мая 1891 г. Сегодня я нашла Эрика. Он был в хлеву, бедный мой братик. Должно быть, кормил Бэсси. Только она уже умерла. Его волосы были белые-белые, холодные-холодные, как трава в росе на болоте. Она мне снилась. У него замёрзли глаза, я дотронулась, а они – две зелёные ледышки. Как стёклышки. Только руки слишком твёрдые. Папочка сказал, что я молодец, что не плачу, потому что надо беречь дыхание. Ведь Лайза только из-за слёз и рыданий вымерзла насмерть. Я-то знаю, что она задохнулась, бедная моя сестричка, но не стала спорить с папочкой. Сказать ему, что пальцы на ногах стали совсем чёрные?
Дневник не хотел пускать дальше. Пришлось вертеть его в руках и под лампой вскрывать ножом. Ближе к концу открылись чистые листы. Но ведь явно не всё он рассказал. Не всё. В конце концов под ножом дневник рассыпался красноватой пылью. Листки перемешались. Один только остался в руках. Резкий, не разборчивый почерк, красные отпечатки пальцев, прорванные слова.
Август 1893 г. Мы все умерли. Все. Я обошёл ферму. Кричал. Все. Кроме меня. Жду не дождусь. Холодно. Волки ходят вокруг, но почему-то не заходят в дом. Возможно, тело Элли их пугает. Она выглядит живой даже через месяц. И смотрит на них, не моргая. А в хлеву ждёт Эрик с вилами в руках. Не удивительно, они боятся. Зачем я пишу это? О да, я знаю этих парней лучше, чем они сами себя. Они не могут не видеть, что я шевелюсь. Когда я встал, поднял эту книжицу, открыл – они заметили. И теперь надо долго шевелить руками, прежде чем они решатся. Давайте, ребята! Давайте! Мари, Лайза, Джим, Том, Элли, Эрик, я, я, я, я, ну, ну, наконец, не спугнуть бы, заме…
Чушь какая. Надо избавиться от этого мусора.
Размер: драббл, 765 слов
Пейринг/Персонажи: семья Дэй
Категория: джен
Жанр: ориджинал, сонгфик, дарк
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: лето не пришло
Примечание: сонгфик (This Way to the Egress "We'll all soon be dead")
Предупреждение: смерть персонажей
Дневник был чёрный и напоминал камень. Металлические уголки отвалились, их следы окислились, так что получились вензеля, зелёные и плесневело-белые. Чернила, по-видимому, были очень стойкие. Чёткие, строгие, изящные буквы словно отпугивали окись и стойкую к морозу плесень.
«Дневник Элайзы Дэй»
Что с ним делать? Как раскрыть? Подержать над паром? Не к месту вспомнился монотонный голос инструктора по технике безопасности: «Обмороженную конечность ни в коем случае нельзя растирать и погружать в горячую воду, лучше наложить тёплую фиксирующую повязку…»
Завёрнутый в нагретое полотенце, дневник смотрелся дико и всё равно почему-то очень мило. Он лежал под электрической лампой, от него тянуло сыростью. Через несколько часов запах переменился. Теперь дневник пах сеном и деревом. И чем-то неуловимо солёным, будоражащим.
Он манил себя открыть. Первые страницы прилипли к обложке безнадёжно. На открывшемся развороте были нарисованы волк и медведь. Торопливый, но твёрдый почерк. Иногда буквы искажались и прыгали со строчки то вверх, то вниз.
5 февраля 1890 г. Мама совсем плоха. Даже не пугается воя за окнами. Она бредит, проклинает холод, теперь если и говорит, то только про год без лета. Мне рассказывал дедушка, как метели не унимались весь март, а в апреле, едва сошёл снег, дожди с градом оставили разве треть от урожая. Да и тут треть поморозило в июле. Они с бабушкой потеряли двух младших дочерей. Это было в 1816-ом. А мама родилась уже на юге, она так и не привыкла к вертмонской зиме, она ей кажется той страшной сказкой.
8 февраля 1890 г. Ждём дядю. Папа говорил, что они с тётей доберутся до Коннектико за пару дней, а там, по воде, легче добраться до города. Маме плохо. Волки воют и воют, всю ночь не давали спать.
9 февраля 1890 г. Сегодня папа ушёл встречать дядю с тётей. Они должны были вернуться неделю назад. Мы остались одни. Вечером у мамы началась агония. Джим испугался и убежал. Кэтти плакала, пришлось запереть её в комнате. Волки топтались у дверей, царапали засов.
10 февраля 1890 г. Очень холодно. Меня трясёт, я сижу в горе одеял и никак не согреюсь. Папа нашёл дядю и тётю. Они были недалеко. Папа сказал, что у дяди не было ноги, и тётя, по-видимому, тащила его на себе. Должно быть, долго. Волки уже отгрызли дядину ногу, папе удалось уйти, только пара позарилась на него. Ему повезло. Джим выбежал к нему навстречу, паля из ружья и крича сквозь снег о том, что мама умерла. Папа вынес её тело в лес. Как жертву. Я всю ночь готовила её к похоронам. А папа сказал, что накормить волков мясом важнее, чем землю тухлятиной. Он не донёс её, бросил у опушки. Мы видели, как волки растаскивают тело. Я не очень-то хочу оставаться здесь, но волки больше не воют. Ещё одна ночь и…
Разворот закончился. Дневник тихонько вздохнул тяжёлыми склеенными страницами, пуская ещё немного вперёд. Почерк изменился – стал круглее, старательней, мягче. Многие буквы прочитать удавалось с трудом. Слова бежали торопливо, но занимали едва ли полстранички. На колени выпали парочка длинных тёмных игл лиственницы. Дневник пахнул травой.
5 мая 1891 г. Сегодня я нашла Эрика. Он был в хлеву, бедный мой братик. Должно быть, кормил Бэсси. Только она уже умерла. Его волосы были белые-белые, холодные-холодные, как трава в росе на болоте. Она мне снилась. У него замёрзли глаза, я дотронулась, а они – две зелёные ледышки. Как стёклышки. Только руки слишком твёрдые. Папочка сказал, что я молодец, что не плачу, потому что надо беречь дыхание. Ведь Лайза только из-за слёз и рыданий вымерзла насмерть. Я-то знаю, что она задохнулась, бедная моя сестричка, но не стала спорить с папочкой. Сказать ему, что пальцы на ногах стали совсем чёрные?
Дневник не хотел пускать дальше. Пришлось вертеть его в руках и под лампой вскрывать ножом. Ближе к концу открылись чистые листы. Но ведь явно не всё он рассказал. Не всё. В конце концов под ножом дневник рассыпался красноватой пылью. Листки перемешались. Один только остался в руках. Резкий, не разборчивый почерк, красные отпечатки пальцев, прорванные слова.
Август 1893 г. Мы все умерли. Все. Я обошёл ферму. Кричал. Все. Кроме меня. Жду не дождусь. Холодно. Волки ходят вокруг, но почему-то не заходят в дом. Возможно, тело Элли их пугает. Она выглядит живой даже через месяц. И смотрит на них, не моргая. А в хлеву ждёт Эрик с вилами в руках. Не удивительно, они боятся. Зачем я пишу это? О да, я знаю этих парней лучше, чем они сами себя. Они не могут не видеть, что я шевелюсь. Когда я встал, поднял эту книжицу, открыл – они заметили. И теперь надо долго шевелить руками, прежде чем они решатся. Давайте, ребята! Давайте! Мари, Лайза, Джим, Том, Элли, Эрик, я, я, я, я, ну, ну, наконец, не спугнуть бы, заме…
Чушь какая. Надо избавиться от этого мусора.