И вдогонку

Остап и Зося

@темы: кино, видео, размышлизмы, чердаки и подвалы

---

Это не Рио де Жанейро

Пересмотрела я "Золотого телёнка" Швейцера.
Редкий случай, когда экранизация так совпадает с впечатлением о книге. В очередной раз убедилась, что нашла "своих" Остапов. В "12 стульях" - Миронов, а в "Золотом телёнке" - Юрский. Причём охотно верится что Остап Миронова мог вырасти в Остапа Юрского, при всей непохожести.
Надо сказать, Остап - персонаж очень интересный. И очень разный в этих двух романах. Смелое сравнение позволю себе - в этой непохожести он напоминает шекспировского принца Хэла, впоследствии короля Генриха V. Тоже человек меняется разительно, и, вместе с тем, это один и тот же человек. Но персонажи так различны, что часто актёр играет только Хэла или только Генриха. Тем больше повезло Тому, что обоих (точнее одного) сыграть привелось.
Вот и с Остапом Ибрагимовичем та же история. Будто разные люди совсем, а всё ж один и тот же человек.

И вот пересмотрела я фильм Швейцера и вспомнила, что сняли у нас 8-серийную экранизацию "Золотого телёнка" с Олегом Меньшиковым, почти десять лет назад.

Много путанных и сбитых мыслей по поводу

Зряшная история была. И могу сказать, что никакой Меньшиков не Бендер.
Олег Евгеньевич мне нравится как актёр, я Костика его люблю очень, одна его немецкая работа до сих помнится отчаянным настроением, хотя смотрела я её маленькой и ничегошеньки не поняла. Но он не Остап.
И даже не из "12 стульев", как некоторые говорят. Нет.
К его Бендеру можно применить одно определение - он "чистенький". И дело даже не в том, что он весь фильм в чистейшем новёхоньком белом костюме и только в конце истории, после встречи с румынскими пограничниками, ему чуть-чуть испачкали рубашку. А у Юрского волосы пыльные.
Нет, не в том дело. Остап Меньшикова "чистенький" внутренне. Словно не было ничего - ни детства, ни вылета из гимназии, ни метаний этих по стране, ни тюрем, ни погони за стульями, ни татуировки, ни бритвой по горлу. Ничего не было этого. Он проснулся ото сна, и развернулись события "Золотого телёнка", а по окончании их он снова впадёт в анабиоз. Не живой человек, сделанный, не Остап - играющий в Остапа кто-то другой.
Остапу плохо с самого начала романа, не тогда, когда "сбылась мечта идиота". И Юрский это тонко почувствовал. Бендер изменился - он не играет больше, он работает, у него появилась цель - вырваться из этого общества. Он устал, он всё так же шутит, да, остроумие его не покинуло и не покинет, но он делает это через силу. Как его аферы описывались в "12 стульях"? "Остапа несло", "вдохновение", "упоительное состояние перед выше-средним шантажем", "красноречие". Что-то такое мы увидим во втором романе? Нет, всё вынужденное, с надрывом, с усилием, с выделанностью. Ему тяжело.
Он поступает откровенно некрасиво. С людьми. Он предаёт, он обманывает ему доверяющихся, он бросает, он трусит. И так же выглядит. Юрский не боится быть таким, Меньшиков "чист", с этаким налётом романтичности, шутки, лёгкости. Не правда, картинка одна.
Например, очень различно прочитано воссоединение детей лейтенанта Шмидта. Меньшиков вдохновился, подумал и нашёл решение и красиво его разыграл. А Юрский показал Остапа - отчаянно пытающегося избежать очередного свидания с милицией афериста. Который этого вот, ему помешавшего, мальчишку, положительно ненавидит в данный момент. Мне нравится там председатель - всё понявший, но отпустивший. А в сериале обманутый он.
Остап Юрского тоньше. И ему нелегко сочувствовать. Он правда менее человечен, более жёсток. Он злится, выходит из себя, как я уже говорила, откровенно некрасиво поступает. Да, в новой версии Остап сроднился буквально со своими подельниками, это, конечно, больше подкупает, чем ироничная холодность и отстранённость, а иногда и трусость и жестокость Остапа в экранизации 1968 года. Но этому не веришь. А веришь в то, что Бендер скорее не умеет попросту выражать свою привязанность, ему тяжело быть с кем-то, он один привык. А жив же, к людям тянется, начинает хотеться рядом человека. И привязанность эта к Шуре, к Козлевичу, к Паниковскому даже, к Зосе, конечно, у него проявляется скупо, это заметить надо. Но она есть. Вот он после получения миллиона "гордый теперь" отказывается обнять Шуру-босяка, и буквально через день просто стоит в объятиях Козлевича. Вот он просто и строго делит провизию на всех. Вот он внезапно на могиле Паниковского вспоминает о себе, что его, пожалуй, и прикопать-то вот так хотя бы некому будет. Они ему снятся, он о них думает. Он влюблён в Зосю. Очень много там моментов, где просто надо за ним следить.

Есть там эпизод, которого я ждала - командор танцует танго. Опять же, как по-разному всё... Остап же не знает, как танцевать танго, он и не танцевал ни с кем никогда его. должно быть. В киношках видел, представлял себе. И с чего бы ему вообще? А он от радости. что папка с компроматом на Корейко собрана. Юрский шикарно это отыграл - его Остап пританцовывает в предвкушении, он пластичен и ритмичен, но, чёрт возьми, он танцует с самоваром или так идёт по улице, он же не может действительно танцевать! А у Меньшикова даже не то чтобы постановочный танец - постановочный номер, прямо артист больших и малых его Остап, и вместе с тем так несерьёзно всё, дурачество. Ничего не имею против дурачеств, было мило. но выбираю правду.

А какое противостояние с Корейко! Нет, этак я весь фильм кинусь пересказывать и смаковать.

Кстати, одна фырная вещь о финалах фильмов. Роман изначально заканчивался возвращением Остапа к Зосе. Излечился он от своей "гордой застенчивости" и женился на ней, а чемодан с деньгами уехал в Москву, народному комиссару финансов. Но цензоры посчитали, что не заслужил такой негодяй счастья и финал был переписан. То же самое произошло и с фильмом Швейцера - заставили поменять финал, отсюда его некоторая театральность. Но Швейцер и в этом остался честен - разве что по льдинам Остап реку не переходил, а потрепали его от души, и неизвестно, не схватит ли вдобавок воспаление лёгких, пока добредёт до ближайшего жилья.
А вот в новой экранизации финал решён странно. Собственно, два финала слепили в один ком. Нет, в рамках одного произведения могут существовать два финала, но это должны быть финалы, они не должны зависеть друг от друга, пересекаться - иначе это продолжение истории, её части. Например, есть такая книга, "Сломанная кукла", там читателю предлагают два финала и ему решать, как заканчивать историю, они графически выделены и нас предуведомляют, что дальше история может пойти по одному из этих путей. То есть два финала - это возможно.
Но не два финала, слепленных в одно. Бендер, возвращающийся в Черноморск (от румынской границы, между прочим, хотя, учитывая ту "драку", вполне мог и дойти), встречает Козлевича и Зосю и они едут в ЗАГС. Странное впечатление от финала, совсем стирающее ну хоть какие-то чувства Остапа к Зосе. Поверхностное получилось у Меньшикова представление, что жаль.

Ну, а Швейцер снял горький и честный фильм, и того Остапа, с пыльными волосами, усталыми глазами и вымученными шутками, с осознанием, что "никто не любит" и злостью на себя за то, что посмел тельца золотого на девушку променять - "повешусь - убивать надо таких толстовцев!", я люблю.

@темы: кино, книги, размышлизмы, чердаки и подвалы

---

Выжившие

Вот красивый

арт

арт , но фырчу я на него безостановочно.
И дело даже не в поломанной на вид руке. Лиц нет. Обидно, есть взгляды, а лиц нету. И Джармуш нас всё же больше уважал - заведомо считал умными людьми, которые поймут без тыканья в нос, а возникшие вопросы смогут разрешить самостоятельно. Ну не надо так буквально, в лоб иллюстрировать характеры. Казалось бы, тут и не добавлено ничего лишнего, всё, как говорится, "по тексту". Но печально от столь полной сказанности, и в итоге герои с трудом на себя походят.

@темы: кино, чердаки и подвалы, шекспировед

---

По мотивам "Almost human" Voltaire

Я всё-таки его написала, этот фанф о Люцифере и одной странной мисс. Сонгфик по "Almost human" Voltaire. Кроме того, есть отсылки к его же "Oh Lord" и даже одна смысловая к "God thinks", но это, должно быть, уж и лишнее.)
Названием и беттингом обязана  Blowing...Wind, огромное Спасибо тебе, Кузина.

Spiritus hominis

1.

***

Он снова материализовался из колыхающейся пыльно-световой завесы перед стойкой. Она даже поморщилась досадливо – опять пропустила момент, как он вошёл. С некоторых пор ей был до дикости интересно, кто он, что делает здесь, почему так зачастил именно в эту дыру. Так приятно было думать, что это из-за неё.

По чести, она изрядно промахнулась с «романтикой баров», о которой прожужжала все уши когда-то знакомым и потерявшимся теперь друзьям. Здесь не было ничего удивительного, романтичного или живого – только пьяные лица, которые так и тянуло назвать мордами. Сперва она ещё пыталась играть в «бармена-психолога», но копаться в грязи было противно, а настоящих людей она тут не видела. Точнее, они не спешили с ней заговаривать, требуя от неё только выпивки и молчания, всё равно на их вопросы она не находила, что ответить. Она злилась и ловила себя на мысли, что становится очень сложно не применять отточенное умение оценивать платежеспособность клиента в своих корыстных целях – а именно в поисках человека «поприличнее», чтобы сбежать отсюда. В место, опять же, «поприличнее».

Грязь. Пыль. Шум. Нагреть клиента. Пыль. Грязь на стойке, от этого же клиента, шум, в котором тонут её ругательства. Никаких драк с клиентами, они платят. Шум. Пыль, в пыли кто-то маячит – вытянуть побольше денег. Пыль. Свет в глаза.

Потом сумрачное, тихое и немного удивлённое ей, как незваной гостье на пороге, раннее утро. Маленькие улочки, чужие тёмные окна закрытых магазинов на первых этажах, провожающие такую странную, чужую, почти привиденьку в нелепом в соседстве со старым рюкзаком открытом платье. Холоднющие серые плиты под ногами – поворачивая в переулочек, где пряталась дешёвенькая гостиница «IRIS» (она сразу настроила против себя хозяйку, неудачно прокомментировав серенькую обстановочку чем-то в духе «цветочек-то засушенный, от бывшего кавалера?»), её единственное пристанище и, хм, дом, она всегда снимала «слишком громко, будто главная тут», по выражению держательницы гостинички, стучащие туфли. Летом можно, к тому ж так и правда можно незаметно совсем пробежать к себе (от двери сразу направо). Комната, откуда скоро погонят, наверное. Первая сигарета – от боли разламывается голова, а так ничего и не заметно. Даже - что мухлюешь с выпивкой. Шум, грязь, пыль. Жизнь.

***

А потом он.

– Надо же, не совсем пустые.
– Что? – она перегнулась через стойку, привычно перекрикивая шум.
– Глаза. Твои – не совсем пустые.

– Что пить будешь, спрашиваю? – ей осточертели все эти доморощенные донжуаны, уже давно. Ничего приличного. Как правило, она терпеливо сносила три подката, если при этом клиент пил что-то стоящее, терпела минут пятнадцать, и кивала вышибале.

Он молчал, за ним толклись пыль и свет, стараясь отвоевать каждый себе побольше копошащихся теней. Она подняла глаза, отыскивая среди этих теней самую габаритную.
– Да не спеши ты. Налей, что хочешь.
– Что-то случилось? – от души разбавив виски, она, как ей казалось, участливо взглянула на клиента.

Он только рассмеялся на её озабоченно-равнодушную гримасу «бармена-психолога», всегда готового выслушать и мудрого, аки Сфинкс; она даже растерялась сперва. Она знала, что получается у неё изображать заинтересованность паршиво. Но обычно всем плевать.

– Случилось. И теперь я взбешён, ревную и злюсь. Всё время. И плакать хочется. – Он, казалось, и сказал-то это шёпотом почти, во всяком случае, пристроившийся радом отыгрыш танцпольных теней ничего, кажется, не слышал.

А она смотрела, чуть рот не открыв от изумления. Он вообще не был ни на кого похож. Отыгрышу долго пришлось кричать, пока она соизволила бросить ему бутылку из-под прилавка. Ворча, парень отошёл от стойки, и пыльно-светлый туман моментально всосал его обратно.

Повернулась, хотела что-то спросить… А его уже не было.
Назавтра он опять явился. Долго слушал её немудрёную биографию. Где-то с час. Она ужаснулась, взглянув на часы – у неё же горла на завтра не будет совсем, это ж надо – час орать, перекрикивая шум. Подняла глаза – его нет. Тогда она испугалась, даже была уверена, пока пробиралась в свою комнатку, что многочисленные пророчества родителей сбылись, и она таки тронулась. Голос, кстати, ничуть не изменился.

Теперь плохо получалось курить, чаще думалось о нём. Он ничего о себе не рассказывал. С превеликим трудом, пробиваясь через его смех и странные оговорки, ей удалось узнать имя – Сэт Шайн. Он, правда, на имя это не отзывался. Да и не сложилось у них с называнием по имени.

Что она знала точно – так это то, что жил он один, и с родаками у него тоже не ладилось. После её многословных пересказов всех её домашних «войн», радости родителей по поводу успехов старшего, «нормального» брата, который свалил от них так же быстро, к слову, но сперва в университет, а теперь в какую-то компанию, которой умудрился продаться подороже…
– …а тебя они планировали подороже продать?

– Как ты узнал?! Да, мне дорога была замуж за «приличного человека».
– Ты красивая, а мозгов не наблюдается. У женщин их вообще не много, а ты сбежала, бросив всё, посмев чего-то о себе подумать. Конечно, глупо.

– Ты не понимаешь, – начала она горячиться, и не подумав возмутиться такими «милыми» о себе суждениями, – им неважно, что я бросила там школу, дом, их, в конце концов. По брату они ничуть не скучают. Я могла сидеть клушей в доме какого-то хмыря и медленно спиваться, пожалуйста, сколько угодно! Но я не сделала так, как мне сказали – и меня нет.
– Как знакомо.

Она прикусила язык. Что-то такое мелькнуло в нём… Он был таким не похожим на неё, закружившуюся в этих первых этажах, и не решающуюся голову поднять.
– Ты скучаешь по дому?
– Да.

Она тихонько, не думая даже, что такое сталось с ней вдруг, потянулась к его руке на стойке. Пальцы оказались горячущие, а руку он вырвал, рыкнув через плечо, уходя:
– Ещё пожалей давай! И не трогай меня больше!

Не было обидно, она не сердилась. Было больно оттого, что ему стало больно. Утром, по пути в свою засушено-цветочную гостиничку, она забыла снять туфли и не заметила даже жутко вызывающих в этом сонном утре своих шагов, теряясь от одной залетевшей вдруг в голову мысли – он так легко принял эту боль, совсем не сопротивляясь, она вошла прямо, как иголка в подушечку.

2.

***

Итак, она ещё не поняла, что ждала его, а он снова материализовался перед стойкой. Упал на стул и даже не посмотрел на неё, впервые, может, с отвращением и плохо скрываемой злостью осматривая бетонную коробку, такую тесную при всех своих внушительных габаритах и душную.

Ей стало неловко. Словно она сама притащила его сюда и держит. И всё же, когда он встал и впервые открыто, ничуть не скрываясь, направился к выходу, не выдержав этой копошащийся суеты и тяжести подсвеченного «под звёздное небо» потолка, она жутко испугалась, до отчаянья.

Сама себя не помня, она вылетела из-за стойки и побежала за ним.
– Стой! Подожди меня, я с тобой!

Он даже не обернулся, а она, глупо заметавшись, всё ж вернулась к стойке, выудила из-под неё свой рюкзак, метко запустила комком полотенца в своё отражение среди тусклых бутылок и вылетела за дверь, совершенно точно зная, что никто её не ждёт там, и она сейчас постоит у входа полной идиоткой под недоумевающими взглядами вышибал и под их тупое хихиканье вернётся к стойке. Это было так же верно, как то, что есть день и ночь, поэтому его, стоящего точно у входа, она встретила изумлённо-обиженным взглядом и вызывающим:
– Ну?!

– Ты видела людей? Отвратительные, грубые и ничего из себя не представляют. – Он двинулся по серой от непонятно откуда берущегося света ночной улице, она поспешила за ним следом, немножко пугаясь распахнутых дверей и отпугивающе-завлекающей музыки из многочисленных в этом районе «злачных» заведений.
Она не узнавала мест, ей ещё не приходилось заставать их ночью или днём, только в утренних и вечерних сумерках. И теперь не было слышно стука собственных каблуков (она воображала, что столь решительный шаг отпугивает всякую уличную шваль), и от этого тоже становилось не по себе.

Словно в подтверждение его слов вылетевший из тёмного переулочного провала парень в пальто нараспашку, не считая нужным утрудить себя, просто подвинул её, замершую перед ним, с пути плечом. Она застыла, от испуга, неожиданности и немого возмущения.
– Они никогда не извиняются, да? – он легонько развернул её за плечи в сторону уходящего парня. – Смотри, какой он. Эй, как она, узнать не хочешь?

Парень обернулся на крик. Он был всё-таки далековато уже, да и ночь, вполне понятно, что ей и примерещиться могла та мерзость вместо его лица, когда он крикнул в ответ что-то вроде: «Да пошёл ты, герой! Лучше следи за своей коровой!»
– Видела? Вот такой он на самом деле, – и, брезгливо втянув носом воздух, добавил, – мой клиент.

Она хотела что-то спросить, но, оборачиваясь к нему, заметила совсем рядом с ними, на границе тускло освещённой улицы и провала переулка огромную чёрную фигуру, вроде как крылатую и откровенно заинтересованно ухмыляющуюся. Взвизгнув, она отскочила, а он отреагировал мгновенно: схватил с земли какую-то банку и запустил прямиком в подворотню, крича что-то о неуместности и нежелательности провожатых. Впрочем, поднявшаяся в воздух над «провалом в Ад» стая каких-то птиц послужила обоим вполне удовлетворительным объяснением.

У неё, честно сказать, голова шла кругом, всё вокруг казалось каким-то зыбким, то ли нарисованным на огромной шевелящейся занавеске, за которую не пускали, а заглянуть так хотелось, то ли просто обычной и знакомой суетой, которая вдруг только предстала без налёта правильности, во всей своей случайности и вызывающей одни сплошные вопросы нелепости. Она будто разом ослабла, и не то чтобы ноги не держали, нет, но она чувствовала: всё, что может сейчас – просто следовать за ним; и последние силы уходили на борьбу с безумным желанием взять его за руку. Даже дороги не замечала.

А он, казалось, и думать о ней забыл. На слабые попытки остановить не реагировал, на своё имя тоже, но, когда она, совсем вымотанная, как вкопанная остановилась перед лестницей, очень похожей на пожарную, прилепленной к боку какого-то массивного и невысокого, этажей пяти-шести, здания, – тут, едва обернувшись, схватил её и потащил по металлическим прутьям, заменяющим ступени, наверх, немилосердно жгя ей руки своими пальцами.

Они забрались почти под крышу, старенькая рассохшаяся дверь оказалась не заперта, что удивило её, пожалуй, больше всего этого путешествия по задворкам миниатюрной этой столицы. Ну кто теперь держит дверь открытой?!

Нет, пожалуй, с удивлением она поспешила. Мансарду, в которой они оказались, нельзя было назвать маленькой, но, сказать по чести, истинных её размеров было не угадать: абсолютно всё пространство – весь пол, королевских размеров кровать, выглядящая так, словно её украли из музея, массивный стол и даже не менее странное, чем кровать, кресло – всё было завалено листами бумаги, приглядевшись, она поняла, что это не просто бумага – на каждом из этих листов и листочков было что-то изображено, только что именно, не разобрать в темноте. Почти плакаты, которые терялись под грудами вырванных альбомных листов, обрывками обойных полос, то ли со стен отодранных, то ли где-то раздобытых, и просто какими-то совсем мелкими, с блокнотный лист, бумажками. В голову сами собой полезли все местные и международные страшилки о маньяках и их обиталищах.

Но он совсем не походил на маньяка. Главным образом потому, что маньяк должен обладать поистине дьявольской сдержанностью, чтобы с таким равнодушием относиться к своей жертве и предприятию в целом – предполагаемый «маньяк» обошёл её, застывшую у двери, прошёл чуть вперёд, к окну, у которого стоял ещё какой-то предмет (удивительно, но бумагой не заваленный), и попросил включить свет, не забыв указать, что выключатель справа.

Выключатель оказался под рукой, небольшой плафон сверху с готовностью залил тихим и мягким каким-то, неярким светом мансарду.
А вот теперь пора удивляться. Оказывается, она не в логове маньяка, и не в обители городского сумасшедшего – она в доме художника. На каждом клочке бумаги, от унесённой из их же бара салфетки, до того почти плаката на полу, да что там на бумаге – на стенах и даже, кажется, на спинке кровати было небо.

Небо.

Она подняла с пола ту самую салфетку из их бара. Винное пятно, подсохшее и покоробившее странную полуткань-полубумагу, превратилось в бесконечно болезненный рассвет. Небо на ней лежало, словно было ранено или пережило тяжёлую операцию. Или долгую жестокую пытку. На нём, почти белом, бескровном, холодном, набухшем влагой, как слезами, страшно смотрелось пятно рассвета (что это был именно рассвет, а не закат, она готова была поклясться) – словно шрам, свежий, только зашитый или стянувшийся. Больно было смотреть, и глазам стало горячо-горячо, и очень хотелось выкинуть эту салфетку, вот просто взять и выкинуть, как кровавый бинт… Вместо этого трясущимися от страха и жгучей нежной ласки руками она сложила эту полутряпочку и убрала почему-то себе в карман.

Отчаянно оглядевшись по сторонам, она вдруг замерла перед одной из трёх не занятых окнами стен мансарды.

Правая стена была морем, отражённым в небе. Трепетная синь волн отступила перед ясной, тихой и поглощающей целиком равниной небес. Робкие облака нежно касались этой равнины, дышали покоем и исцеляющей свежестью, словно подаренные морем небу как изысканные украшения, оттеняющее его красоту. Она и плакать забыла. Ей так хотелось надышаться этим простором, невозмутимым и тихим, как вдруг она взглянула на соседнюю стену, и…

На неё пахнуло душным, жгучим воздухом южных лесов. Таких, какие она видела только по телевизору, таких влажных и хищных. Это небо было тяжёлым, белым, набухшим полными дождя тучами, и всё же дарящим солнце и яркую, почти не настоящую в своей красоте, радугу, которая, как страстное объятие, связывало это небо с сочной зеленью земли.

«Да он гений!» – пронеслось в голове, едва замеченное, и уже не отпускало, стучало молоточком в темя и сердце, пока пальцы сами собой перебирали листы и листочки, а отвыкшие глаза буквально впитывали красоту и жизнь, глядящую с этих рисунков. Казалось, художник побывал в каждом позабытом или незнаемом вовсе уголке земли, чтобы привезти оттуда маленький кусочек неба. Здесь было всё, целая планета в одной мансарде.

Сердце захватило, она хотела броситься к нему, сказать, ведь он, конечно, не знает, не понимает, что это за творения, что он художник, настоящий художник!..

Рядом с ним она встала как прикованная. Тот самый предмет, у которого он и простоял всё это время, тихонько что-то поправляя прямо пальцем, оказался мольбертом. На мольберте стоял холст. На холсте тоже было небо. Только она не смогла бы описать его, даже если бы очень постаралась. Нет, смогла бы, и всего одним словом. Неземное. Такого неба, она знала (хоть теперь её гордость, её «большой вояж» казался ей прогулкой у дома), она совершенно точно знала, что, пересеки она весь земной шар, она нигде никогда не увидит такого неба.

И точно знала, что где-то оно есть, именно, в точности, до мельчайших деталей такое. Обязательно.
Она решилась перевести глаза туда, вниз полотна, где он всё что-то поправлял, изредка облизывая грязный, весь в краске, палец. И внутри будто что-то треснуло: снизу прямо к центру этого страшного своей безграничностью неба поднималась дорога. Обычное серое шоссе. Трасса. Она почти сразу обрывалась резким сломом, обречённо не дотягиваясь туда, в небесные объятья.

– Ей не место здесь! – она тут же прикусила язык. В конце концов, ему-то знать лучше. Но он только мучительно нахмурился:
– Знаю, это не то. Но я пытаюсь, пытаюсь вспомнить… Но я не могу…
– Вспомнить что?
– Как выглядела та дорога. Я не могу. – Он абсолютно беспомощно уставился на неё, за минуту до её или своих слёз. – Я забыл туда дорогу.

***
Она обжигалась о его кожу, пытаясь успокоить, в чём-то долго уверяла, после уговаривала её дождаться и почти до утра блуждала по незнакомым улицам, пытаясь найти свой «IRIS». Сбежав оттуда, так и не заплатив за три месяца проживания, пережила два отчаянных часа в поисках мансарды. Казалось, первые этажи довольно ухмылялись ей вслед. Но она нашла. Потому что твёрдо решила остаться со своим гением. И бесстрашно будила миниатюрную столицу настойчивыми каблучками. И нашла.
В этой мансарде они провели месяц.


3.

***
А ночь всё ж стала ярче за этот месяц. Дождя она и не приметила, а между тем огоньки фар проносящихся мимо редких в этот час машин и вечных ночных ядовитых светляков-реклам плясали на мокром асфальте, превращая дорогу в спину гигантского задремавшего питона. Жалко было бить по ней каблуками. И ужасно, ужасно не хотелось больше слышать своих шагов. Вообще себя.

Она возвращалась. Как он и говорил. Да, только за забытым ключом от комнатки в «IRIS» (хранила как сувенир, а пришлось вернуться, её отсутствия там, кажется, и не приметил никто), но возвращалась. Он опять оказался прав. Эта мысль стучала в ней, как неизбежные каблуки. Она не хотела слушать, слышать. Это он заставил её слушать себя, быть собой, видеть всё незашоренными глазами, всё он – нарастала едкая, отравляющая злость.

– Ну и пусть, вот тебе! – сняв надоевшие туфли, она впервые за этот месяц ступает босой, прямо на спину спящего питона, напряжённую, мокрую и выгибающуюся под ногой миллионом маленьких выступов и ямок.

Шагов не слышно больше. Только редкие ленивые гудки машин. Это ничего. Он говорил, что ей не стоит бояться машин, это не её судьба. Опять он, да что ж такое! Она нервно и болезненно скривилась, благо, видеть мог только питон дороги.
Всё, что угодно, только забыть поскорее месяц этого кошмара. А мысли кружили, кружили вокруг него, настойчиво желая жечься снова и снова.

***
Первые дни она проходила как во сне. Нет, она не ходила – она купалась, летала в небесах, стараясь, правда, не смотреть на мольберт – та картина была лучше всех, но эта дорога… Не то чтобы она портила картину, нет, но от неё веяло чем-то до боли несбыточным и, вместе с тем, отнятым, что ли. Она пугалась этой картины.

Но другие, другие были чудесны. Она пыталась расспрашивать, где он учился, почему небо, но он не отвечал, а только раз за разом подводил её к мольберту.
– Смотри. Эта лестница – какая она?
– Ну, серая… разрушенная… сломанная… Что?! – он с каждым словом только хмурился больше.
– Она не такая. Разве ты не видишь?
– Да, лестнице, наверное, не место тут…

– Да нет же, место, самое место!.. Но эта не такая! Ну, посмотри! – минуту он вглядывался в её испуганные его внезапным криком глаза. – Что ты на меня уставилась, посмотри! – он развернул её к картине. Минуту они стояли молча. – Ну? Зачем ты издеваешься, что я тебе-то сделал? Ты же видишь, что это не та лестница!
Она молчала. Наверное, надо было что-то сказать, но она не знала, что, и только ждала новых криков. Он как-то вмиг успокоился.
– Ах, да… Я забыл, ты же не видела её.

– Конечно, я не могу видеть, как ты, я ж не художник… – она начинала раздражаться. Вечно эти рисоваки, писаки и прочие задаются. Будто больше всех видят и знают. И пусть не думает, что, если она барменша, то какая-то тупая!
Она уже готова была к ссоре. Но он только тихо улыбнулся:
– Да не художник я, с чего ты взяла.

***
«Не художник. Кто ж знал, что ты не художник!» – она на зло сама себе прошлась прямо по луже, не стала огибать.
Да, он оказался никаким не художником. Какой уж там гений – хуже, чем она – безработный неудачник!

Где-то с неделю они просидели в четырёх стенах, он заявил, что выходить ему никуда не надо. За это время ей удалось узнать, что стать богемной дамой ей не светит. Он рисовал не на продажу, не для выставок и даже не для себя, нет, «это просто рисунки». Конечно, возникал вполне закономерный вопрос – а на что, собственно, он живёт. Но вопрос этот как-то сам собой скоро отпал: еда появлялась словно ниоткуда, – стоило ей выйти в ванную или даже отвлечься, занятой своими делами, по возвращении он вручал ей что-нибудь съедобное, а иногда и вкусное даже, – будто он держал запас провизии где-то под кроватью. Вещи менялись по мере необходимости. Соседи и всякие службы их не беспокоили, никаких счетов ей на глаза не попадалось, хотя их сложно было бы разглядеть среди такого вороха бумаг, да и не разрисованными у них было мало шансов остаться.

Так что он увлечённо рисовал на оставшихся незанятыми листках её блокнота, а потом простаивал у своего мольберта день напролёт. Ей казалось, что это было что-то вроде психотерапии или чего-то подобного – ему нужно было что-то вспомнить, и вот он рисовал это бесконечное небо. Мысль о психотерапии он отверг, неприлично громко и непривычно искренне смеясь, но тут же помрачнел:
– Зачем ты издеваешься? Я же не вспомню.

Такие резкие перемены настроения её совсем не радовали, практически любое её слово моментально обращалось в «издевательство», «обвинение» или что-нибудь похуже. Наконец она попросту стала бояться с ним говорить, – её молчание расценивалось как «осуждение».

Стоило уйти, уже тогда? Да, наверное. Но она не ушла. Почему?
Сложно было ответить даже самой себе. Безотчётно чувствовала свою нужность, должно быть, – ведь, закончив очередной рисунок, он так небрежно кидал ей его на колени или совал в руки, но не отходил, пока не слышал, как он ей пришёлся, чтобы потерять затем к нему всякий интерес и приняться тут же за следующий. Довольно быстро разгадал, что ей нравится есть, всегда звал посмотреть на последний взблеск солнца между домами напротив (это был не закат, но всё же; хотя она не припоминала, чтобы говорила ему о своей любви к закатам). Бывало, после долгого простаивания за мольбертом просил себя обнять. Обнимать надо было всегда по-разному, она не сразу научилась: иногда, особенно если вечером, в сумерки, нужно было увести его от мольберта и, глядя в глаза, тихонько и медленно прижать к себе, держать покрепче и гладить по голове (только по голове, это очень важно! Ни за что не дотрагиваться до спины, это – табу!); днём или утром можно было просто подойти и обнять за плечи, прижаться потесней. Это было нелегко, учитывая, что от него жаром пыхало, как от лихорадочного, ей даже страшно бывало – ну не живут с такой температурой, а ему хоть бы хны; только огромного труда ей стоило привыкнуть к этому его вечному жару, а он ужасно сердился, если она опасалась лишний раз прикоснуться или руку отдёргивала, как от горячей кастрюли. Порой и за руку-то брать было нельзя, а просто встать сзади и смотреть на эту треклятую картину вместе с ним, пока не отойдёт сам.

***
В конце концов, она настояла на том, что им необходимо выйти, развеяться. Это было необходимо ей, конечно, не ему, но он уступил.
Она поняла, почему он не выходил. За этот месяц ей приходилось выходить из мансарды ещё несколько раз, когда она была на взводе, каждый раз он сопровождал её, и всегда, всегда повторялась одна и та же ерунда.

Он и не думал повести её кино, кафе, парк, куда-то ещё, где можно забыться и побыть вдвоём, растворившись и спрятавшись в толпе. Нет, он вёл её в какие-то закоулки, тесные или тихие, мрачные или умиротворяющие. А она не умела быть в тишине, ей было неловко, когда друг от друга ничто не отвлекало поминутно. Даже стук своих собственных каблуков смущал до невозможности.

Но он и не искал одиночества, чтобы побыть с ней. Он вечно искал людей. И находил. Вглядывался в лица, заводил бессмысленные разговоры, недолгие по большей части. От него отворачивались, уходили, его не пугались, нет, – его презирали, как бродягу, городского сумасшедшего, недалёкого приставалу. Он смеялся или брезгливо сплёвывал вслед. На призывы некоторых вспомнить Бога, и уверения, что тот никак не одобрил бы подобных приставаний к приличным людям на улице со странными вопросами типа «кого вы любите?» и уточнениями после робкого сбитого ответа: «Я спрашиваю – кого, а не что?» он обычно бросал: «Он со мной не разговаривает».
А она ждала в сторонке, пытаясь угадать, к чему быть готовой, чего ждать. Самое бесполезное занятие.

Иногда он находил кого-то, кто не бежал от него. Забавно, таких он предпочитал слушать, а не бомбардировать ирониями и полными превосходства взглядами. И, хотя в завершении разговора не мог удержаться от чего-то вроде: «Боже, если это правда, что сделал ты их по своему образу и подобию, – я бы на твоём месте поменьше высовывался», но провожал неизменно долгим и задумчивым взглядом.
А она? А что она? Она училась смотреть по сторонам. Сначала угадывать, а потом и понимать, отчего и как тот или иной прохожий посмотри на него. Впрочем, это её не слишком интересовало. Ей всё больше нравилась тишина, живое небо, она наконец начала видеть что-то кроме первых этажей. Если б ещё не мысли… Их стало чересчур много, они крутились в голове дурацкой, постоянно требующей внимания каруселью. Хотелось выпустить их на волю, рассказать, доверить. Но кому?

Ему? Нет уж, его интересовали только ответы на его же вопросы. А спрашивал он почти всегда об одном – о семье, иногда шутя, иногда слишком всерьёз, добираясь до самого сокровенного – до её мыслей, чувств, до воспоминаний, которые не хотелось ворошить. Раз за разом заставлял её припоминать тот день, когда она объявила родителям, что не их кукла и лучше уйдёт из дома в никуда, но своими ногами, чем позволит вечно наряжать себя в платьица и укладывать на спинку когда вздумается какому-то идиоту. Выспрашивал в подробностях о изумлении отца, изумлении не её грубости или решимости, но тому, что она вообще что-то позволила себе подумать и решить. С каким-то трепетным возбуждением подводил её к финальному его «благословению», которое не то что озвучить, едва вспомнить было противно и страшно, а потом хватал за руку, останавливал и долго смотрел, то ли с отвращением, то ли с пониманием, в конце концов доверяя, как страшный секрет, которому, кажется, сам до крайности был удивлён, одно только слово:
– Похоже.

Словом, их прогулки, а лучше сказать, странствия (она чувствовала себя после них так, будто прошла не пару улиц, а месяц-другой тащилась по пустыне), превращались во что угодно – дуэль, баталию или долгий диспут, но только ничуть не походили на прогулку, хм, если не влюблённых, то проводящих ночи в одной кровати.

***
Да, ночи. Очень скоро она начала бояться ночей.
Спокойно поспать ей удалось в ту самую первую неделю их такого странного знакомства с общежитием, как она его называла, шутя, но и ожидая какого-то себе более определённого статуса в этой мансарде.

И однажды, ложась спать, она дала себе слово, что поговорит с ним наутро о том, что пора бы приступать к более решительным действиям хотя бы, раз уж они спят вместе. Чёрт с ними, с нормальными отношениями, она всё равно не знает, что это такое, но это просто смешно – которую ночь она проводит с молодым мужчиной как с плюшевым мишкой.

Планам не суждено было сбыться. Ночью её разбудил крик. Она вспомнила потом этот крик с содроганьем. Так не кричат, это было что-то дикое, заставившее её сжаться в комок и не слушать, а затаиться, исчезнуть, провалиться, чтобы только не заметили, не сделали того же, что и с ним, не убили так страшно, потому что так кричать можно только перед смертью. Выжить после мучений, способных вырвать из глубины живого существа подобный крик – проклятье.

Но её жгли руки, они слепо шарили по её телу, искали её. Она открыла глаза, и он не был мёртв. Она мигом подобралась, вжалась в спинку кровати, оглядываясь затравленным зверем и схватила его, прижала к себе, ненавидя этот жар и, обхватив его руками, искала раны, а не найдя, почти свернула шею, пытаясь повернуть его к себе, заглянуть в лицо, которое он закрыл руками.
С трудом ей удалось заставить его убрать руки от лица. Он плакал. Всё было цело, она оцепенела, чувствуя себя почти обманутой, словно над ней зло и глупо пошутили. Это был только кошмар.
Он вырвал руки и снова вцепился в глаза, тёр их, словно и правда от боли.

– Ну чего ты плачешь-то? – она хотела его ударить, чёртов эгоист! – Тебе приснилось что-то? Плохой сон? Это же сон только, чего ты как маленький?
– Сон… А может… может я не хотел… прос… просыпаться, а… а просн… а проснулся…

Словно что-то тяжёлое и уставшее внутри внезапно исчезло, точнее, растворилось и подступило к глазам, но плакать было нельзя. Пока нельзя. И двинуть себя чем-то тяжёлым тоже пока нельзя.

– Да что ж ты за человек-то такой? – она, страдая и пугаясь неведомо чего, привычно подавляя злое шипенье на жар, прижала его к себе, обхватила крепко. Он слабо и отчаянно отбивался, пытаясь вырваться, и тут же другой рукой намертво вцепляясь в ворот её футболки:
– Я вообще не… Да не трогай меня!

Так и просидели ночь – она слушала о так и не пришедших воспоминаниях, а он не пытался подавить рыданий, время от времени взбрыкивая и требуя оставить его в покое.

Таких ночей было много.
И вчера она устала. От них, от непривычного воздуха вокруг. От мыслей. От себя, вновь увиденной. От него. От неба.
Жалко только – ключ забыла.

4.

***
Она поднялась на знакомую крышу. Ночь посерела – здесь не видно было ядовитых искушающих реклам и мельтешащих машинных светляков. Но сегодня и звёзд не было. Ночь будто отвернулась – вокруг было серо, словно ей не хотелось смотреть. «Или уснула?» – она невесело улыбнулась. Сколько же она нормально не спала? Издеваясь над собой, она подошла к бордюрчику, отделяющему любого неаккуратного здесь от сна вечного, и, вытянувшись к ночи, насколько могла, хотела что-то закричать, но самой стало противно – любой ерундой готова страдать, лишь бы не идти туда.

Может, его не будет там? Глупо, конечно – куда ему деться? Он стоял у мольберта. Не обернулся.

– Я забыла ключ. Возьму и уйду, – зачем-то добавила она. Прошла к столу, взяла нетронутый ключ. Он не шевелился.

Разрываемая раздражением и толкающим к нему беспокойством, она быстро подошла к мольберту. Картина стала ярче – он наложил ещё несколько слоёв краски. Дорога была теперь злобной насмешкой, она вдруг поняла, впрочем, если бы спросили, что, собственно, поняла, – она бы не ответила. Но горло сковало страшной безвоздушностью злого этого неба. Она заглянула в его лицо – оно было отражением картины, с бесконечно злобной складкой у губ, с упрямо сдвинутыми бровями и сведёнными в муке скулами, с одичавшими от боли и ярости, светящимися непреклонностью глазами.

– Понимаешь? Да, ты понимаешь. Но ты не можешь понимать. Это невозможно! Просто потому что ты – пылинка, хуже, ты – только человек, одна из множества этих человеческих существ! Ты не была там и не будешь, ты никогда не увидишь этого, но ты знаешь, каково это – потерять. Как?!

Она перестала слушать почти сразу. Он бредил, ясно, – с ума сошёл или всегда таким и был. Но зачем слушать сумасшедшего?

Она не отвечала себе. Она слушала, хоть и не понимала, что он нашёл такого страшного в том, что они похожи. Вдруг на неё словно нашло что-то, какое-то наитие, она схватила его за руку и как-то горячечно затвердила, закончив, правда, шёпотом почти, словно остывая от его взгляда, засверкавшего после её сбитых уверений острым хохочущим льдом:

– Слушай, я ничего не знаю о тебе, и о том, что с тобой случилось. Может, ты – псих, и тебя надо закалывать в психушке до состояния овоща, не знаю… Но эта картина – избавься ты от неё! Не надо вспоминать! Не надо! Этого уже не будет! Никогда…

Лёд ласково её ожёг:
– Отказаться предлагаешь? Мне? Ты? Какая милая, однако, девочка… А что ж, пожалуй… – пальцы безжалостно-грубо прошлись по краю холста, чуть задержались, взявшись за угол, готовые снять картину с мольберта. Он как-то даже внезапно охладел к так мучившей его работе – и не смотрел больше, не отрывая взгляда от окна.

Вдруг он оставил картину и быстро подошёл к окну, словно увидев там, за стеклом очень важное что-то, торопясь, открыл окно, всё так же напряжённо всматриваясь в печальную серую ночь. И вышел.

Она и моргнуть не успела, как звук упавшего где-то снаружи и внизу тела столкнул её с места – к окну, хотя меньше всего она хотела сейчас увидеть его мёртвого там, внизу. Что-то блеснуло на маленьком железном заборчике под окном; больше она ничего не видела, её замутило, перед глазами всё заплясало от ужаса и мягкого, хихикающего желания отправиться туда же.

Она не помнила как отошла от окна и не знала, сколько перед глазами мелькали облака и больные страдающие глаза, только первое, что ей удалось увидеть определённого, когда она пришла в себя – была та картина, с дорогой. Надо было бы, наверное, как-нибудь побезумней зарычав, броситься её резать. Рвать, вылить на неё пузырёк чернил. Но ей было плевать. Какая разница, жива ли картина, когда его нет? Нет, ей хотелось сохранить этот его ужас и мечту, к которым он не мог вернуться. Хотя бы их. Но только она сняла холст с мольберта, как вдруг…

– Здесь на секунду отвернуться нельзя. Это моя картина.
Она замигала, теряясь, радоваться или огорчаться такому скорому сумасшествию. Во всяком случае, что бы это ни было – призрак ли или галлюцинация – выглядел он заметно лучше. Практически ничего не изменилось, и при этом изменилось всё. Он был спокоен теперь. Казался, во всяком случае.

– Нет, с ума ты не сошла. И да, я настоящий. Понимаешь, соблазняться – так до конца, – усмехнулся, кивая на окно. – И соблазнять тоже. Глупо, согласен. Но все люди делают глупости, а я, что ж, – почти человек. – Он глянул на картину в её руках. – Позволишь? – Осторожно он протянул руку, словно боясь и предупреждая – не трогай. Она усмехнулась – научилась различать, стараясь не прикасаться к его коже, весьма почтительно и аккуратно передала картину.
Он окинул взглядом мансарду:
– Пора.

Она заворожено следила за юркими искристыми огненными змейками, то ли показавшимися из его рукава, то ли на глазах переплетающимися в его пальцах, следила, как они удивлённо покидали своё прибежище и шустро разбегались по мансарде, мгновенно сооружая огненные гнёзда из облаков, сини, грозовых, не отгремевших ещё, туч и беспредельной вышины.

@темы: музыка, us two, чердаки и подвалы, фанфы, глаза в глаза

---

К иллюстрации, которая всё же будет

Я случайно нашла свою героинюшку.)





А ещё мне нравится этот вот вальс. Мистер Джонс - Даг Джонс, актёр.

The Devil and Mr.Jones

He sits in the dark
looking into the glass
with his hand in the jar
its a sticky, white mess
He applies it and he wonders
How'd I ever get here?
piecing his reflection
as he pulls off an ear

neath a sign, reading exit
by the old backstage door
his fans are collected
for a glimpse of the star
he emerges and they wonder
Oh, how could it be,
this angel is the monster
we have all come to see?

In the labyrinth,- in that lab you're in,
in the watery depths of hell
boy you are so renowned - in the underground
even dead in a tale where the witches dwell

Eating all you know, - as a wendigo
on a board soaring out to space
selling ice-cream when
we are at the end
in a war between heaven and hell

This is your fate MR. Jones my dear
said the Devil to dear Mr. Jones
You'll be loved the millions and great at your task
but no one will see who is under the mask

Cover your face Mr. Jones my dear
it's gets hot as hell under the foam
and like me you will be
in a crowd yet all alone.

Los sabe Guillermo Del toro el gran director
También hubo Ortega que lo vio en este senior
Story saw it glimmer and Fessenden's known it for years
it shines from within him, throw the growls and the moans and the tears

In the labyrinth, in that lab you're in
in the watery depths of hell
boy you are so renowned in the underground
even dead in a tale where the witches dwell

Eating all you know, as a wendigo
on a board soaring out to space
selling ice-cream when
we are at the end
in a war between heaven and hell , you know...

Show us your face Mr. Jones my dear
said the angel to dear Mr. Jones
it is a crime to the heavens for even a while
to hide for a moment that beautiful smile

Show us your face Mr. Jone my dear
said the angel to dear Mr. Jones
you are love and you know

You will never be alone.

@темы: музыка, us two, чердаки и подвалы, фанфы

---

Не смогла не принести

Из-за испанистости не смогла. Из-за найденного случайно в зале Тони.

"- А как фамилия твоя, Тони?
- Гарсия.
- Гарсия... Ты испанец? (полуутвердительно так) Я тоже! (с тёплостью такой больной в глазах)"

И да, Тони оказался именинником и исполнилось ему 16 только, но и он оказался не самым молодым в зале, вспоминая Дэнни ("да меня на месте убить надо!"), так что песню пришлось посвящать в числе прочих и "службе защиты детей".)

Не могла я не утащить, словом

@темы: видео, музыка, us two

---

Фрида

Посмотрела "Фриду". А давайте я не буду говорить про то, как больно? Я всё равно не сумею. А давайте я стану странной, давайте я скажу, что мне нельзя показывать красивых испанских женщин, танцующих танго? И поющих. И вообще.

@темы: кино, чердаки и подвалы, глаза в глаза

---

О важности здоровго полноценного сна))

У меня вчера его не было, потому чувствую я себя неважнецки. И по этому случаю у меня есть поучительная история от Вольтера.)))

A True Twilight Zone Moment

оригинал

Thursday, March 15th, 2012

I'm sitting in a cafe on 3rd street and 2nd ave and believe it or not, I'm still shaking a little bit. Nothing really traumatic has happened, mind you, but I have quite actually just had a true Twilight Zone moment.

To be honest, nothing has been quite right since returning from Australia and New Zealand. I had a great time and the shows were really fantastic, but since returning to New York City, I have not slept a normal stretch of time at anything resembling a normal time to sleep. That was three weeks ago! I've been sleeping four hours here and five hours there, usually in the middle of the day or falling asleep in the evening and waking up at three am. It's been really, really messy and tiring and disorienting (not to mention highly inconvenient). I have found myself sleep-deprived, cold, pale and cracky through meetings, through teaching classes, through dinner, well, really most of the time since I've been back.

Well, yesterday I managed to nap twice for only twenty minutes each time during a period of over 24 hours. That's forty minutes of disjointed, unrefreshing sleep in a full day. It's really less like sleep and more like chugging a Red Bull to try and zombie through the next 6 hours. Needless to say, I was completely wasted when I got home at midnight. I opened a beer and sat on the couch. My wife beckoned me to come to bed but I told her I was going to drink the beer, take a quick bath and then join her. The next time I opened my eyes, I was still on the couch, the beer, still full, was sitting in front of me and my wife was gently nudging me. It was morning. "Honey, I'm going to the airport now. I have a flight to Chicago. I tried to wake you to come to bed, but you wouldn't budge." I barely responded. I think I kissed her then laid back down to sleep. I knew I had a lot of things to do this day. I have a show in Mexico tomorrow and today was the last time I had to pick up my costume from the cleaners, pack some merchandise, dye my hair, etc. But I was just too tired to get up. I figured I'd get up on my own around one or two pm and that would give me plenty of time to do everything. My son is leaving for Spain on a school trip tonight as well and after getting everything set for Mexico, I'd go meet him at his school to kiss him goodbye and wish him a great trip before he left for the airport with his classmates. I glanced over my shoulder groggily at my wife as she was dragging her bag out the door. "Have a good trip, honey." I groggily mumbled. The door closed. My eyes closed. I was out.

When next I awoke I was instantly taken by how dark it was in the room. We don't have much in the way of windows in our apartment and being primarily nocturnal, we keep them draped in all manner of heavy, dark fabrics to block out the sun. Nonetheless, I know what it looks like during the daylight hours in our apartment. It may be dark, but just enough light creeps through (and perhaps I might be subconsciously aware of the color temperature of that light) that I know the sun is in the sky just outside the windows. Not so now.

I sprang out of bed in a panic. The blood instantly started rushing through my veins. Had I slept the entire day away? I opened the windows. It was overcast and rainy outside and most importantly, it was definitely not daytime! It was dusk. While still sort of light out, the sun was clearly not in the sky. It was tucked away somewhere, perhaps behind some skyscrapers or just under the horizon. Oh no! Somehow I managed to sleep through not only the whole night, but the whole next day as well! I looked at the clock. It was 6:40! My first thought was that the dry cleaners had probably closed already and I wouldn't have my costume for the show in Mexico tomorrow! And then I remembered my son was leaving his school for the airport at 6pm so I had completely missed him. My heart sank even as it was racing and that was truly a strange and sickening feeling. We'd had a nice, long teary goodbye last night, but I was looking forward to seeing him off one more time. It's a little bit of a scary thing for a parent to send their child off to a foreign country and while I'm sure he'll be in good hands, a generous part of me is secretly anxious about the whole affair. I kicked myself. I looked at the clock again. It was inching towards 7'clock. What could I salvage of this day? Maybe there was a chance the dry cleaners were still open. I excavated the receipt from my wallet and called the number on it. There was no answer. What other options did I have? Maybe I could buy a different costume. I got on-line and looked up the website for the Gothic Renaissance store where I'd bought my furry-shouldered (and now AWOL) jacket. They closed at 8pm. I could make it there and maybe, just maybe they'd have another one? It was unlikely, but I figured that if they didn't I might just be able to find something else to wear at the show. While on-line I gave into the temptation to glance at my email inbox, Twitter and Facebook. I posted an update that read "Holy hell, I just awoke from a 19-hour nap!" Almost instantly, there were replies of surprise and funny retorts, but I knew I really didn't have time to read them all, so despite my deep loyalty to my growing internet addiction, I closed the laptop and sprang to action. I brushed my teeth, jumped into my clothes, threw my backpack over my shoulder and bolted out the door.

I walked out onto 2nd ave. It was dark and overcast but there were still signs of the sun lingering somewhere, its rays diffused by the great, gray blanket of rain clouds. I hailed a cab. I was surprised by how easy it was. One swung immediately around the corner and stopped to pick me up. Getting in I noticed several more available cabs coming down the avenue. That's strange, I thought. I generally find myself at this time of the evening fighting with hordes of businessmen and women for the few available cabs. I supposed I shouldn't complain. We raced south down 2nd ave. Quickly. Too quickly. Then it hit me. "Where is everyone?" I asked the cabbie, "there's no traffic."

"Oh, it will get busier later, I'm sure," he said.

"Later? but it's rush hour NOW!" I insisted. He didn't reply. And that's when things got even weirder. I suddenly noticed that a newsstand on 2nd ave was shuttered. Then I noticed that it wasn't the only one! There were all manner of stores closed, their metal gates pulled down and locked. I started to question what day it was. It's thursday, right? I asked myself. It's a weekday, right? I started to question my sanity. Why would so many shops be closed? Could it be a holiday maybe? There were available cabs everywhere, there was barely anyone on the streets of New York City and at seven in the evening there seemed to be almost no traffic approaching the Midtown Tunnel. There could only be one rational explanation. The zombie apocalypse had begun!

I looked up at the overcast sky and it struck me that it wasn't quite yet nighttime. There was still some light left in it, in fact, more than I had previously realized. As it happens, the dry cleaners I go to are Russian Jews and they close not at a specific hour, but at sunset. Technically, the sun had not completely left the sky and I was filled with a touch of, possibly foolish, hope. "Sir," I said to the cabbie, "there's been a change of plans. Please take me to 3rd street and 1st ave instead." He nodded. Maybe, just maybe, these guys would still be open and I wouldn't need to buy a new costume after all. We raced south.

When we arrived at 1st ave, I hopped out of the cab and hurried towards the dry cleaners. It was too late. A glance ahead of me revealed that their gates were down. My heart sank a little. No worries, there was still time to get in another cab and race to Gothic Renaissance before they closed at eight. I stepped out onto the street and put out my hand. In the near distance I saw an entire fleet of available cabs and again, no one on the streets. How could this be? I looked around me. The dry cleaners weren't the only ones closed. The Starbucks was closed. The deli was closed. Even Karma, a popular bar, was closed. What the hell is going on here? What kind of weird cosmic joke was this? WHY WOULD A BAR IN NEW YORK CITY BE CLOSED AT SEVEN IN THE EVENING ON A THURSDAY NIGHT? I was starting to feel my sanity slipping away.

I turned and there next to me was a truck loading items from the loading dock of the hardware store. Even the hardware store was closed! "I know for a fact they don't close until 9pm!" I screamed to myself in my head. A young man pushing a hand truck came between me and the loading truck. I stopped him.

"Sir, " I started hesitantly, "I apologize for bothering you...this is going to seem really weird but...." He looked at me with that look New Yorkers have when they are stopped in the street by someone and are not sure if they are going to be asked a legitimate question or be subjected to some money-extracting scam. "It's just, I'm a little confused...." I said. He cocked his head and narrowed his eyes. "But, do you know why," I continued, "why all of the stores are closed?"

He looked at me a little confused and blurted out matter-of-factly, "Because it's seven in the morning."

I can't really begin to explain to you what I felt at that moment. I stuttered a bit, "Wait, what?" A chill went through me. "I'm sorry," I stammered, "I was asleep for a long time.... I thought it was seven pm." I said. I was in some kind of shock, I think. He just stood there looking at me. After a moment, I stumbled away as he stared at me blankly wondering if I was crazy or high on drugs. I had a brief moment of panic as I wondered if I'd slept for 19 hours or for 30 and straight into Friday, missing my flight to Mexico! But then slowing the realization started to sink it.

I hadn't slept for 19 hours. I'd slept for just under 7. I'd gone to sleep at midnight and woke up six hours and forty minutes later.

I'm not shaking anymore. Writing this all out has made me laugh at how silly it all is. I mean, obviously nothing really traumatic has happened, but I really did have a true Twilight Zone moment there. I can't begin to convey to you, how strange it feels. However inconsequential this situation has been it's incredible to feel the deep panic, the intense emotions of disorientation and shock I've just experienced. Running around this planet, seemingly conscious, we hold a certain reality as king in our minds. To then have it all crumble before you, it tastes of madness. I've felt this way before during those really big, soul shattering moments in life, discovering Santa Claus is a lie, being betrayed by a long-time lover, seeing the glass ceiling over your head for the first time.

The sun is up now. It's quite clearly morning and the sun's rays illuminate all of the dark corners, washing away strange feelings and bringing comfort and sanity. I have a revelation! The day I thought I lost is now before me like a lost treasure suddenly found! I will go to the dry cleaners and pick up my costume. I will pack merchandise and dye my hair and run all manner of errands. And at six in the evening, I will go to my son's school and give him a big hug and a big kiss and send him on his exciting voyage to a foreign land. Then eventually tonight, I will sleep, (hopefully at a reasonable time) and awake (hopefully at a reasonable time) and embark on a fantastic journey of my own to a different Spanish speaking land.

And with any luck, time will behave itself. And my perception of time will behave itself. And presumably, eventually, my body will reacclimate to New York time that I may go on with my life - minus bizarre episodes like this one. It's either that, move to Australia permanently or eventually go mad. But enough of that. The sun shines through the floor to ceiling windows of this cafe and I know the day is mine and I will love it and not waist a single drop of it!

I guess I'd better go update my Facebook and Twitter pages.

Voltaire

перевод (мой, то есть ужасно кривой)

Четверг, 15 марта, 2012

Я сижу в кафе на пересечении третьей стрит и второй авеню и, верьте или нет, меня всё ещё немного потряхивает. Ничего страшного не произошло, заметьте, но я реально будто оказался в "Сумеречной зоне".

Если честно, всё пошло не так уже после возвращения из Австралии и Новой Зеландии. Я прекрасно провел время, и шоу были действительно фантастическими, но после возвращения в Нью-Йорк я не спал столько, чтобы это хотя бы напоминало нормальное время для сна. Это было три недели назад! Я спал четыре часа здесь и пять часов там, как правило, в середине дня, или засыпал вечером и просыпался в три часа ночи. Это было очень, очень беспорядочно, утомительно и дезориентирующе (не говоря уже о том, что крайне неудобно). В конце концов после всех встреч, ужинов и проведённых занятий я понял, что лишён сна, замёрзший, бледный и разбитый уже, ну, на самом деле большую часть времени, с тех пор, как я вернулся.

Ну, вчера мне удалось вздремнуть дважды, только на двадцать минут каждый раз, до этого я не спал больше дня. Это сорок минут бессвязного, не освежающего сна в течение целого дня. Это действительно мало походило на сон, больше - как урчание Рэд Буллом в попытках проходить как зомби в течение следующих 6 часов. Само собой разумеется, я был совершенно опустошён, когда вернулся домой в полночь. Я открыл пиво и сел на диван. Жена позвала меня спать, я ответил, что выпью, быстро приму ванну и присоединюсь к ней. В следующий раз, когда я открыл глаза, я все еще был на диване, пиво, по-прежнему не тронутое, стояло напротив меня, а моя жена мягко тормошила меня. Было утро. "Дорогой, я уезжаю в аэропорт сейчас. У меня рейс в Чикаго. Я пыталась разбудить тебя, чтобы ты лёг в кровать, но ты и с места не сдвинулся". Я едва ответил. Я думаю, что я поцеловал ее тогда и лёг обратно спать. Я знал, что у меня была куча вещей, которые надо было сделать в этот день. У меня завтра шоу в Мексике, и сегодня нужно было успеть забрать костюм из чистки, упаковать некоторые товары, покрасить волосы и всё прочее, но я просто слишком устал, чтобы даже встать. Я полагал, что смогу подняться около часа или двух пополудни, и у меня будет достаточно времени, чтобы сделать все. К тому же мой сын уезжал в Испанию с классом этим вечером, и после улаживания всего для Мексики, я должен был встретиться с ним в школе, чтобы поцеловать его на прощание и пожелать ему хорошего путешествия, прежде чем он поедет в аэропорт с одноклассниками. Я посмотрел через плечо неуверенно на жену, когда она тащила сумку к двери. "Счастливого пути, дорогая" - неуверенно пробормотал я. Дверь закрылась. Мои глаза закрылись. Я отключился.

Когда я проснулся в следующий раз, первое, что я понял, - что в комнате слишком темно. У нас не так много окон, к тому же, ведя преимущественно ночной образ жизни, мы заботимся о том, чтобы все они были закрыты плотными тёмными занавесками, не пропускающими солнце. Тем не менее, я знаю, как выглядит наша квартира в светлое время суток. Может, и темно, но какое-то количество света всё же есть (и, возможно, я подсознательно чувствую температуру этого света), чтобы знать, что там, за окнами, на небе солнце. Теперь не так.

Я вскочил с кровати в панике. Кровь мгновенно заметалась по венам. А если я проспал весь день? Я открыл окна. Снаружи было пасмурно и дождливо и, самое главное, это был определенно не день! Сумерки. В то время как было все еще немного светло, солнца явно не было на небе. Оно было где-то, может быть, за небоскребами или просто за горизонтом. О, нет! Каким-то образом мне удалось проспать не только всю ночь, но и весь следующий день, как видно! Я посмотрел на часы: 6:40! Моя первая мысль была о том, что химчистка, вероятно, закрыта уже, и у меня не будет костюма для шоу в Мексике завтра! И тут я вспомнил, что мой сын уезжает из школы в аэропорт в 6 вечера, и я совсем опоздал к нему. Мое сердце упало, несмотря на то, что бешено мчалось, и это было действительно странное и отвратительное чувство. Вчера у нас было хорошее, многослёзное прощание, но я так хотел увидеть его еще раз. Это немного страшно для родителей - отправить своего ребенка в чужую страну, и хотя я уверен, что он будет в хороших руках, Изрядная часть меня тайно обеспокоена всей этой историей. Я пнул себя. Снова посмотрел на часы. Время медленно приближалось к семи. Что я мог спасти из этого дня? Может быть, есть шанс, что химчистка была еще открыта. Я раскопал квитанцию в кошельке и позвонил по номеру на ней. Там не было никакого ответа. Какие другие варианты у меня есть? Может быть, я мог бы купить другой костюм. Я залез в инет, на веб-сайт магазина "Готический Ренессанс", где я купил свой с пушистыми плечами (а теперь отправившийся в самоволку) пиджак. Они закрываются в 8 вечера. Я мог бы поехать туда, и возможно, только возможно, у них мог быть еще один? Маловероятно, но я полагал, что если второго такого у них нет, я мог бы найти что-то еще, чтобы надеть на шоу. Пока я был он-лайн, я не устоял перед искушением заглянуть в мой почтовый ящик, Twitter и Facebook. Я опубликовал пост с надписью "Святой Ад, я только проснулся от 19-часового сна!" Почти мгновенно появились ответы - удивлённые и забавные реплики, но у меня совсем не было времени, чтобы прочитать их все, поэтому, несмотря на мою глубокую верность моей растущей интернет-зависимости, я закрыл ноутбук и бросился действовать. Я почистил зубы, бегом оделся, бросил свой рюкзак через плечо и выскочил за дверь.

Я вышел на вторую авеню. Было темно и пасмурно, но кое-где виднелись задержавшиеся признаки солнца, его лучи пронизывали большое серое одеяло дождевых облаков. Я вызвал такси. Я был удивлен тем, как это было легко. Одна машина выехала из-за угла и остановилась, чтобы забрать меня. Садясь внутрь, я заметил ещё несколько свободных такси на улице. Это странно, подумал я. Обычно это время вечером для меня - время борьбы с ордами бизнесменов и женщин за немногие доступные такси. Но, думаю, я не должен жаловаться. Мы мчались на юг вниз по второй авеню. Быстро. Слишком быстро. Это мысль словно ударила меня. "Где все? - спросил я таксиста. - Нет никого на дороге".

- О, я уверен, что трафик будет более оживленным позже, - сказал он.

- Позже? Но час пик СЕЙЧАС! - настаивал я. Он не ответил. Всё стало ещё более странным. Я вдруг заметил, что газетный киоск на второй авеню был закрыт. И он не был единственным! Все магазины были закрыты, их металлические ворота спущены и заперты. Я начал сомневаться, какой сегодня день. Я спросил себя - сегодня четверг, верно? Это будний день, не так ли? Я начал сомневаться в собственной вменяемости. Почему столько магазинов закрыты? Сегодня какой-то праздник, может быть? Свободные такси везде, кто-то едва появлялся на улицах Нью-Йорка, и в семь часов вечера, казалось, нет почти никакого движения вплоть до Midtown Tunnel. Этому может быть только одно рациональное объяснение - зомби апокалипсис начался!

Я посмотрел на пасмурное небо, и меня поразило, что оно было не совсем ещё ночным. Был еще какой-то свет, оставшийся на нём, на самом деле, его даже было больше, чем я раньше предполагал. Так случилось, что химчистка, куда я направлялся, принадлежала русским евреям, а они закрываются не в определенный час, но на закате. Технически, солнце не полностью покинуло небо, и я был наполнен оттенком, возможно глупой, надежды. "Сэр, - сказал я таксисту, - планы изменились. Пожалуйста, поверните к пересечению третьей и первой авеню". Он кивнул. Может быть, просто может быть, эти ребята все равно будут открыты, и мне не нужно будет покупать новый костюм, в конце концов. Мы мчались на юг.

Когда мы прибыли к первой авеню, я выскочил из такси и поспешил к химчистке. Было уже слишком поздно. Взглянув вперёд, я увидел, что их ворота опущены. Мое сердце упало немного. Не беспокойтесь, ещё оставалось время, чтобы взять другое такси и гнать в "Готический Ренессанс", прежде чем они закроются в восемь. Я вышел на улицу и вытянул руку. На ближайшем расстоянии я видел целый флот свободных такси, и снова никого на улицах. Как это могло быть? Я посмотрел вокруг. Не только химчистка была закрыта. Starbucks был закрыт. Гастроном был закрыт. Даже Карма, популярный бар, был закрыт. Что, черт возьми, здесь происходит? Что за странная космическая шутка? ПОЧЕМУ БЫ БАРУ В НЬЮ-ЙОРКЕ быть закрытым в семь вечера в четверг? Я начал чувствовать, что мой рассудок ускользает.

Я повернулся, рядом со мной был грузовик, забирающий изделия из подсобки хозяйственного магазина. Даже хозяйственный магазин был закрыт! "Я точно знаю, что они не закрываются до девяти вечера!" - закричал я мысленно. Молодой человек, толкая тележку, прошёл между мной и грузовиком. Я остановил его.

- Сэр, - неуверенно начал я, - я прошу прощения за беспокойство, вы ... это может показаться очень странным, но ...
Он посмотрел на меня так, как смотрят жители Нью-Йорка на кого-то, остановившего их на улице, когда они не уверены, собираются ли им задать разумный вопрос или попытаются каким-то образом выклянчить деньги.
- Просто я немного смущен ... - сказал я. Он склонил голову и прищурился. - Но, вы не знаете, почему... - я продолжал, - почему все магазины закрыты?

Он посмотрел на меня немного в замешательстве и выпалил как ни в чем не бывало:
- Потому что сейчас семь утра.

Я не могу объяснить вам, что я чувствовал в тот момент. Я заикался немного.
- Подождите, что? - внутри пробежал холодок. - Простите, - пробормотала я, - я спал долго... я думал, что сейчас семь вечера.
Я был в каком-то шоке, я думаю. Он просто стоял, глядя на меня. Через некоторое время я отошёл, он смотрел на меня, тупо гадая, сошел ли я с ума или под действием наркотиков. У меня был краткий момент паники, когда я подумал, что я спал в течение девятнадцати часов или в течение тридцати, прямо до пятницы, пропустив мой самолёт в Мексику! Но затем потихоньку начал понимать.

Я не спал в течение девятнадцать часов. Я спал почти до семи. Я уснул в полночь и проснулся шесть часов и сорок минут спустя.

Меня не трясёт больше. Написав об этом, я смеюсь, видя, как это всё глупо. Я имею в виду, очевидно, что ничего действительно страшного не случилось, но я действительно почувствовал себя так, будто оказался прямиком в "Сумеречной зоне". Я не могу передать вам, какое это странное чувство. Однако несущественная эта ситуация была настолько невероятна, чтобы вызвать глубокую панику и мощные чувства дезориентации и шока, только что мною испытанные. Бегая по этой планете, казалось бы, осознанно, мы выстраиваем определенную реальность, царящую в нашем сознании. Чтобы потом все это рухнуло на ваших глазах, позволяя ощутить вкус безумия. Я чувствовал себя так же как перед такими действительно большими, душесокрушительными моментами в жизни, как, например, открытие того, что Санта-Клауса не существует, предательство давней возлюбленной, созерцание стеклянного потолка над головой впервые.

Солнце взошло. Это совершенно ясное утро, и солнечные лучи освещают все темные углы, смывая странные чувства и принося покой и здравомыслие. У меня было откровение! День, который, я думал, что потерял, теперь передо мной, как вдруг обнаруженное потерянное сокровище! Я пойду в химчистку и заберу мой костюм. Я упакую вещи и покрашу волосы, и раздам всевозможные поручения. И в шесть вечера я пойду в школу к сыну, крепко обниму его и поцелую, и отправлю в захватывающее путешествие в чужую страну. И в конце концов сегодня вечером я усну (надеюсь, на разумный срок) и проснусь (надеюсь, в разумный срок) и отправлюсь в своё фантастическое путешествие в другую испаноязычную страну.

И если повезет, время будет хорошо себя вести. И мое восприятие времени будет хорошо себя вести. И, по-видимому, в конце концов, мое тело адаптируется к нью-йоркскому времени, и я пойду дальше с моей жизнью - уже без странных эпизодов, подобных этому. Иначе придётся либо переехать в Австралию навсегда, либо в конце концов сойти с ума. Но довольно об этом. Солнце освещает это кафе от пола до потолка, и я знаю, что день мой, и я буду любить его, не сожалея ни капли!

Я думаю, мне лучше пойти обновить мои Facebook и Twitter.

Вольтер

@темы: забавность, us two

---

Fa la la, it’s off to hell we go!

Жду с нетерпением второго The Devil's Carnival.



И вспоминаю первый.

Trust Me.

Почему нельзя доверять скорпионам.

Prick! Goes The Scorpion’s Tale.

Замечательная Крашеная Кукла

Beautiful Stranger.

Тень заберёт всё

All My Dreams I Drown.

И какой же Карнавал без хозяина?

@темы: кино, видео, музыка, чердаки и подвалы

---

Неожиданный флэшмоб)

От  SamWesson. Всё очень просто, а именно:

1. Копируете список своих ПЧ.
2. Вычеркиваете тех, которых видели в реале.
3. Подчеркиваете тех, с кем бы хотелось встретиться
4. Выделяете жирным шрифтом тех, которые вам дороги.
5. Курсивом пишете имена тех, кого вам хотелось бы узнать поближе.
6. Те, которые оказались выделены каким-либо образом, постят это у себя в дневе.


Итак:

biglara, Blowing...Wind, Eliza Howlett, Eresti, evervolf, Laerta820, M. Arouet, Marita~, maybe illusion, priest_sat, SamWesson, ~bloody~, Девчонка из соседнего подъезда, Кшиарвенн., Трия, Хозяйка книжной горы.

@темы: не потерять бы эстафетную палочку

---

Надо срочно исправляться)))

Люблю эту вещь. Одно из выступлений нашего вожатского отряда, для меня первое, начиналось с неё.)

@темы: видео, музыка

---

Меня ведь детки не читают?

Спросила я, будто бы не знаю, что меня читают от силы двое, и это не детки.))

Просто не смогла пройти мимо. Вольтеру в голову забрела "счастливая" мысль - проиллюстрировать на концерте одну из своих далеко не детских песен. Для этой цели выписана была барышня.
Ну, что сказать. Кроме того, что градус пошлости повысился в разы.

Во-первых, барышня справилась блестяще. Смутить Вольтера - суметь ещё надо. Как кажется.
Во-вторых, он остался совершенно доволен. Настолько, что барышня получила гонорар прямо на сцене.
В-третьих, он никогда-никогда не повторит этого опыта, как он любит повторять never ever do it again. Потому что у него на лице значится вопрос "а как теперь домой показаться?" Да и не только потому.

И мне почему-то представилось, как Джейми, гримируя эту барышню перед выходом, тихо, мягко, как она умеет, и очень подробно инструктирует её. Что-то в таком духе: "Понаглее, дорогая. В конце концов, о ком песня-то? А знаешь что? Ты зайди к нему за спину и постой там немножко, а потом возьми его, скажем, за плечо. И требуй денег, ты ведь их заработала".
Дурацкая фантазия, прошу прощения.))) Но она хотя бы объясняет этот кошмар.

сам кошмар

@темы: видео, забавность, us two

---

Опять хочу клип)))

На сей раз совсем не оригинально, но хочется очень.

Voltaire "Born Bad". Локи и Фригг

Да, о них клипом огромное количество, но мне хочется на эту песню.)

А в качестве настроения просто текст, пусть клип родится у каждого, кто захочет представить, свой

They say the day that I was born
It rained here
Yet it was the best day of your life
And who’d ever dream
A child sweet as I seemed
Would be the source of
So much pain and strife
Ohh..

Ever time I tried to take the high road
Something deep inside me dragged me down
Wherever I appeared
Came hate, despair and fear
Seemed trouble always followed me around

Say it’s not too late for you to hold me
You were always there
When times were bad
And they’re so bad
The love you gave to me
So unconditionally
So sad
So sad
Born bad

Nary have I written you a letter
Hardly have I called as things were bad
And all those I called friends
Are all gone in the end
In truth you were the best I ever had
Mom, is it too late for you to hold me
You were always there
When times were bad
And they’re so bad
The love you gave to me
So unconditionally
So sad
So sad
Born bad

I don’t wanna go
I don’t wanna go
I’m not ready yet..
No.. no..

@темы: музыка, клипы, us two, чердаки и подвалы, вспомнился Шопен, глаза в глаза

---

Да, насчёт интервью. Вот одно из моих любимых интервью Джонни. Помнится, я его упоминала, когда о " красных ниточках" рассуждала. Так как оно довольно большое. просто дам ссыль.

интервью

yandex.ru/video/search?filmId=xt3evxtH0Cw&text=...
Яркий пример того, как хороший интервьюер может раскрыть не расположенного говорить собеседника, чтобы от "да\нет\не знаю" мы перешли к беседе, обмену мнениями и т.д.
И мнения очень спорные попадаются, особенно о видении персонажей Джонни.

@темы: видео, мистер Депп

---

Моцарты и Микеле в частности)

Несколько Хорошестей.)

Chabada du 20/12/09: L'envie d'aimer par Mozart (как же давненько это было)

Medley

И интервью с Микеле

@темы: видео, Моцарты, Микеле Локонте, музыка

---

не читать дальше

Вернулась в это лето. Я бы раньше вернулась, но проклятая робость и общая несуразность мои... Надо было задавать вопросы по мере их появления. Ладно, за это я себя погрызу после. А вот теперь зато я знаю, чего ждать буду ещё сильней - лета будущего.

@темы: чердаки и подвалы, глаза в глаза

---

Гордость и...

Дочитала "Гордость и предубеждение". В ужасающем переводе, зато на собственной шкуре увидела, что представляет собой некий так называемый "культурный проект" одной газетёнки.
Да, насчёт заглавия, его перевели так - "Гордость и гордыня". Мне сразу подумалось - что у меня в доме делает религиозная брошюра и почему тут сказано, что это Остен?))
Любимое слово автора перевода - авантажный. Нет, про адекватные переводы заимствований никто не слышал, нет. Спасибо, хоть мистер Дарси никого авантажным не назвал, а то меня уже перекашивало слегка.
Хотя о чём я? Автор перевода с редакторами и наборщиками никак не могли определиться даже с фамилией одной дамы - то так напишут, то этак, бедная дама.)
Ошибки я уж и не считаю, их слишком много, причём некоторые вследствие небрежного набора появились, а некоторые призывают редакторов-корректоров к возвращению в школу.
Хочется отметить особо перл, после которого я была готова уже ко всему.)) Описывая парк Пемберли, переводчик уверяет нас в естественной красоте реки, русло которой не было "спрямлено".

@темы: книги, забавность

---

Ночью наимпровизилось

Ты зачем отвечала "да" ему?
И зачем принимала кольцо?
"Я - твой раненный грустный клоун" -
Говорил он тебе в лицо.
Ты - Своя. Так зачем столько боли?
Не его - хоть своё пощади
Сердце, что не неволил,
А разлуки заставил просить.
Ты не справилась, девочка, с болью
На двоих. И в том нет вины.
Тебя вновь назовут женою,
Только ты тогда с "да" не спеши,
Вспомни - раненный грустный клоун
Отвывал в Октябре у толпы,
Не хотел мучить "лучшего друга".
Он хорошим хоть другом был?
Не неволь больше сердца, Хорошая,
В этом нет никакой любви.

@темы: стихи, us two, чердаки и подвалы, фанфы

---

С Хэллоуином!

Подарок от госпожи Тобосо.)

@темы: ТД, забавность, Праздник

---

Ну, а вот и пришло, незванное.

Зеркало вдребезги - счастья не будет.
Можно выдохнуть, всё прошло.
Жар любимый горла сегодня не студит,
Не иначе случилось что.

Ничего не случилось. И станется вряд ли.
Только не от отчаянья боль.
От того, что играются строчки в прятки,
А ещё здесь, кажется, соль

Должна быть... Забудем. Ведь на руку. Родность
Вспоминается. Не забить.
Поглядим и на счастье, теперь-то жить будем.
Что ж его в зеркала ловить?

@темы: стихи, us two, фанфы