Его Величество Случай — @дневники: асоциальная сеть

суббота, 28 октября 2017

20:37

Ильдита

Название: Ильдита
Размер: драббл, 797 слов
Пейринг/Персонажи: Ильдита Гевара, Че Гевара
Категория: джен
Жанр: ориджинал, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Ильдита у папы
Примечание: Ильдита Гевара - дочь Эрнесто Че Гевары от первой жены Ильды. После развода Гевара вновь женился, а дочь забрал. Хесус Каррерас Зайас — один из команданте кубинской революции. После победы революции его идеологические взгляды с Фиделем Кастро и Эрнесто Че Геварой разошлись. Был арестован и расстрелян по обвинению в контрреволюционной деятельности.
Предупреждения: смерть персонажей

@темы: ФБ, чердаки и подвалы, фанфы

URL

20:31

Quemados

Название: Quemados
Размер: миди, 4018 слов
Канон: "Plata quemada" (роман Рикардо Пильи и фильм Марсело Пиньейро)
Пейринг/Персонажи: Нене, Анхель
Категория: джен с элементами слэша
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Аргентина, 1950-60-е гг. Маленькая фантазия о биографиях Близнецов до встречи друг с другом
Примечание: все персонажи, вовлечённые в сцены сексуального характера, достигли возраста согласия и совершеннолетия
Предупреждение: насилие, изнасилование, не детальное описание психических расстройств

1. Нене

– Встать! Суд идёт!
Шумный и душный зал вмиг будто вымер.

А Франко было наплевать на приговор. Он с самого начала как-то не верил в то, что эта ерунда может обернуться серьёзно. Даже не слушал, как адвокат распинался.

И без того понятно – он просто сидел в машине, даже не зная, куда и зачем они едут. Всё шито белыми нитками. А, впрочем, плевать.

Нет, сперва ему было страшно. Полиция, наручники, все дела, ночь в постоянных тасканиях из камеры на допросы, фотографии избитого насмерть парня, избитого ключом, лежащим в его, Франко, машине. Потом, когда всё выяснилось, к букету прибавилась чудная перспективка разговора с папочкой – даже если дело ограничится только длинной скучной нотацией про наследника, ответственность, плохие компании и прочее с последующим торжественным лишением благ и привилегий в виде злосчастного Кадиллака, приятного мало.

А потом отец умер. Точнее, умер-то он ещё утром, Франко и до тюрьмы, наверное, не успели довезти. Умер просто и быстро – узнал, что сынок-наследник, будущий владелец фирмы и вообще свет в оконце, подозревается в ограблении с убоем, схватился за сердце, и нет его.

Чувствовал ли Франко вину? Нет. Он знал, что не виноват. Но стало как-то холодно и мерзко кругом, как будто стоишь в подвале по щиколотку в гадостной жиже. Кругом все так и смотрели – как на подвальную крысу. Ему самому на себя не хотелось смотреть. И очень хотелось, чтобы кто-то вытащил из этого подвала. Но никто не пришёл до самого суда.

Пришёл адвокат, старался успокоить, ободрить, очень легко, профессионально и совершено равнодушно. Странно было чувствовать себя его клиентом. Скоро Франко устал, он не привык к крикам, вопросам, камерам и холоду в таком количестве. Он хотел спать, есть, пить, его вырубало, мама не приходила, адвокат болтал. Всё достало.

И теперь приговор ему был малоинтересен. Ну, признают соучастником, ну, погрозят пальцем. Плевать. Он ничего не сделал.

Мама сидела почти рядом, руку можно было протянуть, и плакала, а на него не посмотрела ни разу. У братьев растерянный вид, но им тоже не до него. Изабелла мучится, но тоже с мамой. Он ждал только одного от этого приговора – скорей выйти отсюда, и чтобы она посмотрела, и…

– … к десяти годам заключения…
Стойте, что?

– Но Ваша честь! – адвокат заметался перед трибуной. – Улики… не виновен… всего восемнадцать, – доносилось до Франко как через стенку.

– Он убил своего отца. Я бы пожизненное дал мерзавцу, да вот улик и правда нет. Всё.

Мама рыдала, как по умершему, так и не взглянув на него.

***

В «Батан» Франко доставили через пару дней. Формальности, проволочки. Тишина и пустота. Он проматывал раз за разом в памяти тот день, идиотский, фатальный, самый обыкновенный.

Школа, бар, виски, много виски. Они, трое развесёлых собутыльников. Пирс, девушки, девушки под пирсом. Виски. Кончились деньги – они предложили съездить в одно место. Забрать долг, как они сказали. Франко отвёз их к незнакомому двухэтажному дому, чуть не уснул, дожидаясь. Ничего не слышал. Они вернулись, весёлые, с деньгами. Опять бары, виски, потом его вырвало, он поехал домой, а дома вырубился. Утром его арестовали. Парень в доме убит, забит насмерть ключом, который валялся всегда под сиденьем Кадиллака Франко. Их потом тоже взяли, нашли их отпечатки в квартире, они долго там шарили. А он ничего не сделал.

Почему тогда его тащат ночью по длинному белому коридору, утыканному зелёными железными дверями? Почему его впихнут сейчас за одну из этих дверей на десять лет?

Коридор кончился. Франко протащили по лестнице, потом – в какой-то кабинет. В тесном кабинете, несмотря на глубокую ночь, было полно народу – кроме пары конвойных, которые привели Франко и жались теперь с ним в дверях, офицер за столом, и трое заспанных мужчин в изрядно потасканной гражданке по углам.

– Мясо подвезли, налетай! Итак, у вас есть возможность ближайшие десять лет иметь хм, в соседях Франко Бриньоне, семнадцать лет, чистый как слеза младенца, – бодро начал презентовать конвоир, но под конец смутился.

Франко устал бояться, но теперь страх накатил заново, животный, холодный, хотелось просто сползти по стене на пол, закрыть глаза и ничего не видеть, но ноги не гнулись.

– Вперёд, не тянуть! – бросил офицер и углубился в бумаги.

– За что сел? – раздался негромкий голос из угла.

– Непреднамеренное соучастие в ограблении и убийстве, – почти с готовностью отозвался конвойный-презентатор.

– И дали десять лет? Нечисто что-то. Нет, я пошёл, – высокий сутулый седой мужчина поднялся из угла и кивнул конвойному. Они вышли.

– Рико? – полуприказал офицер.

Из угла моментально вылетел совсем молодой, годом или двумя старше Франко, яркий парень с пугающе свежей, едва затянувшейся тёмной раной, рассекшей губу и половину носа. Она, однако, не мешала ему по-собачьи широко зевать.

Он чуть не обнюхал Франко, а потом мурлыкнул ему прямо в ухо:

– Мальчик, ты когда-нибудь спал с мужчиной? – он внимательно уставился в глаза вскинувшемуся Франко, скептически хмыкнул. – Ну, не знаю. Скорее, нет, он повесится через неделю или пырнёт меня чем-то неподходящим.

– Я возьму его, – тихо констатировал оставшийся в углу.

– Погоди, Марти, я ещё не решил, мальчонка симпатичный, а что ты вычитал там? – заюлил Рико.

Марти действительно без особой спешки вернул офицеру дело Франко. И прежде, чем Рико успел его коснуться, положил на дело бумажку:

– Даю сотню баксов за мальчишку.

– Идёт.

Франко купили. Его это не слишком взволновало. Если все считают мразью, чего ещё ждать?

Марти наконец выбрался из угла. Старше Франко, может, лет на десять. Обычный. Крепкий. С властным взглядом хозяина. Ну и пусть.

Теперь их двоих провели по белому тоскливому коридору и втолкнули за одну из зелёных дверей. Два метра, две дощатые койки. Одна с матрасом, одна без – его. Всё просто.
Через полчаса Франко в углу камеры тихо скулил в ладонь Марти, зажимающую его рот, скулил одно и то же, а Марти, сосредоточенно вжимая в бровь Франко заточку, то же самое, что он скулил, повторял, только пропавшим от ярости голосом:

– Ещё раз. Повторим. Я потратил на тебя сотню баксов. А ты получишь свои денежки через десять лет? И требовать не с кого, потому что никому ты не сдался?

Франко затих. Стоило бы надеяться, чтобы заточка скорей прошила глаз, и дело с концом, но хотелось выть и лизать Марти ботинки, что угодно делать, только бы жить. Кровь заливала лицо, ненависть заливала сердце. Пожалуй, ненависть и держала его в сознании.

Марти отнял заточку от лица Франко, встал, схватил его за волосы и притянул к животу:

– Отрабатывай. И убеди меня тебя не прирезать.

Стоило ударить Марти, толкнуть, просто крикнуть что-то мерзкое – он был на взводе и прирезал бы тут же. Но Франко знал, что можно купить жизнь. И купил.

Отвращения не было. Было дикое, неуправляемое желание ещё больше унизить себя, растоптать, не просто быть купленной тюремной сучкой, но хорошей сучкой, старательной. Марти умело поощрял его старания, орудуя заточкой в брови Франко, прямо как смычком. Странное и мерзкое ощущение охватило Франко – какая-то близость покоя в этом мерном, болезненном, гадком движении вперёд-назад, ощущение предопределённости и правильности, падать ниже было некуда. Как там говорят, оттолкнись ногами и всплывай?

Франко ухватился за куртку Марти в одуревшем механическом качании, Марти, не выпуская заточки, схватился за кудри мальчишки, навалился спиной на стену, выдыхая:

– Хорошо, ай, мальчик, м-м-молодец, нене*, м-м-м…

К вкусу своей крови прибавился другой вкус, ненависть захлестнула сердце.

И Франко умер. Родился Нене. А Марти улыбался:

– Ладно, уговорил, поберегу тебя пока.

Через год никто не смог бы признать в нём Франко. Улетучились детские кудряшки, вытянулось и повзрослело неестественное бледное лицо. Впрочем, узнавать или не узнавать его было некому, ожидаемо за год никто не пожелал его навестить. Солнца он не видел тоже год.

Он почти свихнулся. От ненависти. Ко все и вся. Ненавидел вечный шум, даже в камере было слышно лай соседей. Ненавидел вонь, ненавидел одни и те же рожи каждый день. Ненавидел сбредивших, твердящих утром понедельника, что нынче четверг, не иначе. Ненавидел тусклую, пыльную, но вечно горящую под потолком лампочку, которая могла резко, с треском начать вспыхивать часа эдак в четыре утра. Ненавидел Марти с этим его «как ты мне дорого обходишься». Ненавидел себя – его молчаливую тень с вечно саднящим горлом и грязными снами о сестре.

Чтобы успокоиться, он начал подбирать серебряные бумажки из сигаретных пачек и шоколадок и плести пояса. Наловчился здорово. Марти от скуки научил играть в карты. Это очень затягивало. Но ненависти не заливало. Когда-то Нене должен был сорваться.

Это случилось через полтора года. Все знали, что он принадлежит Марти. Все знали, что оценивать его, шутить по его поводу можно только с Марти. Новичок позволил себе только взгляд, но весьма недвусмысленный. Марти и рот открыть не успел, как Нене кинулся на парня. Оттащить его удалось только охране, за пять минут он успел вколотить в черепушку парню и нос, и губы. Нене не чувствовал, как его оттаскивали, как пинали по полу к лестнице.

Марти прослонялся по камере до ночи, с тяжёлыми мыслями и тяжестью в паху (к хорошему быстро привыкаешь). На следующий день ничего не было слышно о Нене. Ночью дверь загремела.

– Забирай свою сучку, Марти! Найди ему одежду, чтобы завтра не появлялся в этом!

Нене впихнули в камеру. Марти быстро оглядел повреждения. Ну, лицо разбито, оно понятно, но зубы целы, его имущество уважили, вымерзший, мокрый, значит, купали, рубашка похожа на тряпку, измочаленная, на спине и кровавая, Марти снял её по кускам как обгоревшую кожу. Ууу, да, Рамирес дорвался до хлыста, не позавидуешь.

Марти повернул Нене, как-то ещё умудрявшегося держаться на ногах, и застыл – через грудь тянулся сине-лиловый отпечаток цепи.

– Не хотел купаться?

Марти не мог оторвать глаз от этого отпечатка. И вдруг наклонился и начал целовать, звено за звеном, прикусывая и зализывая укусы. Дошёл до плеча, впился в след хлыста.

Нене было взвыл, но его моментально кинули на койку, заткнув рот его же мокрым ледяным тряпьём.

– Я не могу беречь тебя вечно, Нене, ты мне слишком дорого обходишься.

Боль раскалила ненависть добела, и, наконец, лопнула где-то в черепе, разлилась слепящим белым заревом. Марти не сразу заметил, что Нене как-то странно рычит, судорожно сжимая кулаки. Когда опомнился и вытащил изо рта кляп, парень уже захлёбывался слюной вперемешку с пеной. Оплеухи не помогли, голова Нене забилась о стену, глаза закатились.

Марти не мог вот так просто отпустить его в лазарет. Могут ведь и в отделение к психам засадить, чего не хотелось бы. В голову пришла одна мысль, правда, это был выбор напрямую между жизнью и смертью.

Марти достал заныканный шприц, перехватил предплечье Нене покрепче и воткнул иглу. Теперь либо сдохнет, либо нет.

Нене не сдох. Застыл, уставившись в потолок. Утром его удалось переодеть и вытолкать на поверку. Он был заторможен, но в целом ничего, в порядке. Едва поверка закончилась, с глухим «хых» осел на пол. К вечеру отпустило.

Пока Нене сидел на полу в коридоре, он успел построить около пятидесяти жизней. Своих. Он выходил из тюрьмы, брал такси, ехал в банк, забирал деньги и строил дома. Этаж за этажом. Нет, сначала фундамент, потом этажи, потом ремонт, мебель. Он всё выбирал и делал сам. Потом приносил взрывчатку и устанавливал взрыватели. И бум! И новая жизнь.

Следующие два года он отрабатывал не только будущий долг Марти, но и кучу уже настоящих. Понемногу Нене выучился вытряхивать деньги у более слабых, играть на деньги по коридорным углам. Убивать он тоже выучился тогда, у Марти не всё было гладко. Убить Рико оказалось несложно, всё-таки первой жертвой Нене стал тот милый наивный малыш Франко.

А потом Марти выпустили. Нене без увлечения разыграл удивление. По-настоящему он удивился, когда Марти притащил его в патио около комнаты свиданий, где их ждал Перес – тип, который занимался цивилами, учил, пестовал, защищал в меру сил и всячески облизывал. На пару с Марти они стали уговаривать Нене записаться в образовательную программу. Нене мрачно уточнил, восстановят ли его после этого в колледже, ну, само собой, нет, и вряд ли пустят на порог.

Марти пришлось с помощью заточки объяснять, что свои деньги он хочет получить, а единственный шанс для Нене не сдохнуть тут и не свихнуться – уйти из коридора куда-то выше. К тому же это был шанс освободиться раньше. Так нужно его не упустить, а уж он, Марти, дождётся своего мальчика, ну, и за семьёй его приглядит пока.

Нене согласился. Занятия средней школы он не посещал. Приходил по предупреждению Переса в дни проверок. В остальное время сидел в библиотеке. За два года он прочитал всё, что касалось истории. По несколько раз. Долгое время спустя он всё ещё был способен по памяти рассказать о любой битве навскидку, только дату назови.

Потом цивилы перестали его бояться. Нене научился играть в шахматы. Ему даже удалось изображать улыбку и шутить, мол, кто бы мог подумать, что думать он научится только в тюрьме.

А подумать было о чем. Например, о том, что с уходом Марти пришла свобода, которая была ни черта не нужна. О том, что Нене нужен был мужчина, точно так же, как нужен он был Марти. О ненависти к новому своему уродству. Нене завёл себе «невесту», парню нужно было к кому-то прибиться, и имел его стоя, в патио, наскоро соорудив занавес из простыни, не требуя ни лживого, ни правдивого удовольствия.

Перес, наверное, устал с ним маяться, а, может, сработала идиотская, но волшебная фраза «я был глуп, но хочу теперь всё начать сначала», только Нене выпустили после половины срока.

И он взял такси и поехал в банк. Марти, правда, денег не получил, на нём Нене опробовал свои возможности стрелка. Но деньги всё равно утекли сквозь пальцы. Нене пытался жить дома, но из этого ничего не вышло.

***

И вот он спускался в метро к обычному месту встреч всех неприкаянных и жаждущих содомитов и извращенцев и вёл за собой Своего, которого не хотел отпускать. Странно, но ненависть куда-то улетучивалась.

2. Анхель

Доктор Бунге был, если честно, в замешательстве. Очень странно. Он никак не мог сопоставить то, что читал в отчётах, лежащих перед ним, с этим тихим парнем с такой отрешённой, спокойной улыбкой.

Так, ещё разок. Маркос Дурда, двадцать лет, бродяжничает с десяти, родился в провинции, первый раз задержан в пятнадцать лет за убийство кота, при задержании избит. Потом у этих олухов всё же родилась мысль, что он, возможно, спятил. Доставлен в больницу, в отделении для тихих провёл месяц, в течение которого два раза пытался бежать, второй раз успешно.

Задерживался за бродяжничество, за угон автомобилей, всё по мелочи, но доказать ничего не удавалось. Теперь убийство, с поличным.

Доктор внимательно, строго уставился на Маркоса. «Ну и кого ты думаешь обмануть?» – так назывался этот взгляд. Ясно же, что симулянт, сообразил, что в тюремной дурке потише, чем в камере, ещё и думает, небось, что полные подносы наркоты. Маркос отстутсвующе улыбнулся. Доктор вгляделся в ничего не выражающую, непередаваемо красивую улыбку, вздохнул и снова зарылся в старые бумаги.

Сержант из патрульной группы, задержавшей Маркоса впервые, с трудом держался официального тона: «… Он не просто убил этого кота. Нет, он его изувечил, это… это просто уму непостижимо… я не сторонник насилия, но ребятам мешать не стал… да с ним, кажется, всё было в порядке…»

Медсестра больницы, куда доставили мальчишку, сообщала, что он «сидел очень спокойно, хотя иногда заваливался на бок», ждал около четырёх часов, пока она разбиралась с «пациентами», хм, а он кто ж был, и да, вот ещё – «не доставлял неудобств». Доктор с раздражением смял бумажку.

Малоубедительные показания соседей Маркоса по палате тоже здесь были. Один параноик удивлялся, как мальчик не умер в первую же ночь под такой лошадиной дозой транков. Ну, знал бы он о них ещё что-то. Второй, тихий шизофреник, искренне читающий стихи собственной подушке, утверждал, что в ту же ночь мальчишку изнасиловали двое санитаров, разом.

Маркос утверждал, что это правда. Но обычный заход на мягкое раскручивание прервал сразу:

– Я почти ничего не чувствовал, вкололи, действительно, порядочно. Как бы описать ощущения, будто лежишь в кровати, под одеялом, которое забивается в рот, в внизу кто-то стучит в дверь. И всё это под толстым слоем желе.

Это была самая длинная речь, которую доктор Бунге услышал от него за всё время их знакомства.

Теперь доктор мучительно решался. Он не верил Маркосу. Совсем. Убийство – это ещё не сумасшествие. Слишком рассудительный парень, сдержанный. Не удалось даже спровоцировать его, единственное, чего удалось добиться, – какие-то невнятные упоминания о внешнем руководстве. Симулянт, решил отсидеться.

Но, с другой стороны, доктор боролся со страшным искушением – проводить хоть час, но каждый день, с этим парнем. Не со своими обычными пациентами – истеричными, агрессивными самцами, по-настоящему опасными, или полуовощами, от которых добиться хоть какой-то реакции было задачей нелёгкой, а с тихим, спокойным, воспитанным и молчаливым парнем. Немного отдохнуть.

И доктор соблазнился, подмахнув широко и уверенно «шизофрения».

Надо сказать, потом он с ужасом вспоминал, что мог поступить иначе. Он приобрёл невероятно интересный случай.

Сперва их сеансы были просто отдыхом доктору. Тихими часами малозначительных письменных тестов. Маркос мало говорил, не очень охотно отзывался на своё имя, довольно скоро удалось диагностировать динамическую афазию, поэтому и разглядывать картинки было непродуктивно.

Доктор заскучал. Да и в отчётах надо было что-то писать. Он предложил гипноз. Маркос производил впечатление внушаемого, могло получиться снять блок.

Результаты очень заинтересовали доктора Бунге. Блок, действительно, снять удалось довольно быстро. О чём спрашивать, доктор сразу не подумал, потому начал стандартно:

– Маркос, ты меня слышишь?

– Да.

– Маркос, давай перенесёмся в тот день, когда ты себя помнишь впервые. Расскажи мне, сколько тебе лет? Где ты?

– Мне пять. Я дома. Во дворе.

– Хорошо. Что ты видишь?

– Двор. Тут почти ничего нет. Жарко.

– Кто с тобой рядом, Маркос?

– Никого.

– Ты один?

– Да.

– А где твои родители?

– Они работают.

– Где они работают, Маркос? – доктор начал вскипать, всё-таки афазия требует огромного терпения.

– На поле.

Чтобы создать нормальную картинку детства Маркоса, потребовалась не одна встреча и не один тяжёлый сеанс гипноза. Выяснилось много интересного.

Например, внешнее руководство семьи или, опосредованно, воспитания, можно было исключить сразу. Маркосом никто не занимался. Семья была большая, отец, мать, дети появлялись чуть не каждый год. Маркос был не то, чтобы младшим, но младшим из самостоятельных. Его старшие браться и сёстры уже помогали родителям на поле, младшие – валялись по кроваткам без особого присмотра.

Не то, чтобы его не любили, нет. Просто для его родителей дети были, скорее, работниками и помощниками, чем детьми. Это было не удивительно, после долгих, бесконечно долгих лет работы на дрянном клочке каменистой пустыни, под солнцем, выплавляющим остатки мозгов, родители Маркоса едва вспоминали, сколько вообще у них было детей. Братья и сёстры, как могли, поднимали друг друга. Некоторые сходили с ума, некоторые умирали.

Так уж вышло, что Маркос рос один, не было рядом ровесников. Тихое отчаяние царило в доме. Его кормили и ждали, когда он вырастет и окрепнет настолько, чтобы можно было отправить его на поле. Он пошёл в школу. Мечтал стать священником. Главным образом, потому, что ближайший приход, как он узнал, был в трёхстах километрах от дома.

А когда Маркосу исполнилось десять лет, случилось странное. Мальчик на глазах у матери отрезал голову курице. Она бы только порадовалась – помогает хоть так, но он сделал это не топором и не ножом, а её старыми ржавыми ножницами.

Маркос очень отчётливо помнил, как она села на корточки перед ним, забрала окровавленные ножницы, сунула их в карман передника, положила руки Маркосу на плечи и сказала негромко, а глаза у неё были тёмные, воспалённые, запавшие, она сказала:

– Маркос, ты плохой. Злой. И хорошим уже не станешь.

Мать отвела его в участок. Оставила там, сказав, что родит ещё детей, нормальных. Он просидел там до вечера, потом его мягонько отправили домой. Куда идти, он не знал.

Доктор Бунге предположил, что Маркос, должно быть, очень был напуган. Да нет, она говорила, что Анхелю** жалеть не о чем. Кто она? Кто такой Анхель? Отрешённая улыбка слетела с лица Маркоса, он стиснул зубы и часто задышал. Доктор Бунге почуял след.

– Анхель?

Анхель дёрнулся.

– Что?

– Анхель, кто так назвал тебя?

Он тогда не ответил, да и сеанс пришлось прервать.

Анхель определённо не был симулянтом или посредственным психом-убийцей. Он действительно слышал голоса.

– Они внутри этого, – он ткнул в висок пальцем.

Охранял Анхель их яростно, потребовалось много сеансов, препаратов и даже несколько довольно рискованных экспериментальных их сочетаний, чтобы выяснить, кто это.

Их было много. Это были женщины. Убитые или замученные, разных эпох и стран. Была там, например, утопленница, любовница испанского конкистадора, жаловавшаяся на ноющую сломанную когда-то шею. Была болтливая Кэрри, жертва ограбления в далёком Нью-Йорке. Она была в восторге от Анхеля, убеждала его, что только в Нью-Йорке он успокоится, и ему туда непременно надо попасть. Была Агнесс, сестра Агнесс, погибшая в Париже, а как, она не любила говорить. Именно она дала ему это имя – Анхель. И она же кляла его больше всех. Всех их перечислить не мог и сам Анхель.

Как только доктор Бунге взломал этот секрет, Анхель как-то успокоился, что ли. Или обессилел. Он теперь и не пытался скрывать, как-то доверчиво рассказывал о них.

Они говорили постоянно. Такое не замолкающее ни на минуту радио в голове. Комментировали всё, что он делал или думал, приказывали, просили, путали. Говорили они на разных языках, каждая на своём. Он всех их понимал, но как – не известно. Кэрри убедила его учить английский, в Нью-Йорке никак без него, и Анхель влюбился в этот язык. Доктор для пущего сближения подарил ему карманный испано-английский словарик, очень напоминающий молитвенник.

И тут, на самом интересном месте, власти собрали комиссию. Нужно было освобождать места, спешно выкидывали из психиатрического отделения Батана всех более-менее умеющих себя назвать и подписать документы. Стоит ли говорить, что Анхеля выписали одним из первых.

Ну не мог доктор Бунге так просто упустить голоса! И пациента. Сперва Анхель поехал вместе с ним в тихую загородную больницу, где жил под видом пациента, не доставляя ровно никаких неудобств, пока не начал сбегать вечерами. Доктор Бунге хватился не сразу, а когда хватился и выяснил, в чём дело, у него волосы встали дыбом.

Анхель во время побегов обретался под мостом. Звучало смешно, но доктор Бунге, как и все местные, знал, что через мост летом на ярмарку тянулись крестьяне. И подавляющее их большинство было дикими переселенцами из Уругвая, которые у всех на виду спускались под мост, чтобы заниматься мерзкой содомией. Да, конечно, шовинизм любого толка не пристал врачу-психиатру, но доктор Бунге не мог ничего поделать с собой.

И вот туда, в компанию этих животных, сбегал его драгоценный сосуд редчайших патологий! Какой-то неприятный червяк, к тому же, грыз изнутри – получается, что он, доктор Бунге, считающий себя крепким специалистом, не только проглядел патологию у пациента, но и вообще мало интересовался его жизнью с тех пор, как узнал про голоса.

Анхель это тоже заметил. Начал огрызаться. Не стал скрывать своей люби к мужчинам (Агнесс уже прокляла меня, но я ж не собака, доктор, мне тоже любви надо), но при этом, Бунге видел, страшно на себя злился, требовал избавить от голосов.

Доктор Бунге в долгу не остался. Втихую смеясь над внушаемым доверчивым мальчиком, он сперва укрепил его в мысли, что тяга к мужчинам – действительно очень плохо, а потом, гуляя по тихим древним дворикам (какая удача, что под больницу определили монастырь!), убедил в том, что голоса в голове Анхеля – ангельский зов, и всё, что им нужно, чтобы он стал лучше, ведь он может. Гневить их нельзя. А вот послушать, конечно, с помощью доктора Бунге и вот этих вот таблеточек, можно и нужно. Потому что нужен он, жалкий грешник, на всей земле только им.

Анхель верил. И, вернувшись в Буэнос-Айрес, не смог не прийти по адресу, который ему дали при «последней» встрече из милости.

Анхель теперь защищал себя на этих встречах. Странный он для этого выбрал способ – с невероятной своей отсутствующей улыбкой вываливал на доктора Бунге подробности своих скитаний. Например, мог спросить, знает ли доктор, из чего сделан человек? Нет? Из воздуха, то, что он видит, – только оболочка. Если проткнуть человека спицей, Анхель пробовал, слышится «тс-с-с», а человек оседает, совсем как сдутый шарик. Есть, конечно, ещё костяной каркас. Или начинал рассказывать о Бразилии, после побега из первой клиники, тогда, семь лет назад, его не нашли именно потому, что он смог пробраться на судно, отплывающее в Бразилию. Анхелю не понравилось там, кончено, лучше, чем Буэнос-Айрес, этот город-клетка, но мрака не меньше, кругом только он. Пришлось вернуться, Айрес тянул под сумрачные своды заброшенных складов, где можно было, вслушиваясь в голоса, собирать из железного лома что-нибудь интересное или наблюдать, как меняется цвет глаз какой-нибудь девчонки, когда она начинает понимать, что день у неё выдался неудачный. Иногда Анхель приходил только за таблетками.

Доктор болезненно воспринимал этого красивого, выжженного изнутри человека, но отказаться от их встреч уже не мог. В первый раз он для кого-то что-то значил. Его заметки на бесконечных кассетах становились всё растеряннее и растеряннее, иногда в них подкрадывался страх. Он и думать забыл о голосах, боясь соваться в это мрачное, тёмное царство чужой души. Доктор Бунге больше не был хозяином положения, он вынужден был признать, что Анхель теперь сам пользуется им, но в то же время, видел в душе его, как в кривом зеркале, отражения своих кривых ухмылок в монастырских нефах.

***

Теперь Анхель спускался в метро, он шёл за Своим, и не чувствовал ничего, кроме свиста в ушах. Словно летящий Сатана. Но ужас перед этим свистом был ничто перед мыслью о том, что теперь сказать доктору Бунге. А голоса отчего-то затаились.

___________
* Nene (исп.) – ребёнок, малыш.

** Анхель (от исп. angel) – ангел.

@темы: видео, ФБ, фанфы

URL

20:20

Black Matilda

Название: Black Matilda
Канон: American Murder Song
Размер: мини, 1566 слов
Пейринг/Персонажи: Матильда, Лейси
Категория: джен с элементами гета
Жанр: сонгфик, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: разговор у костра
Примечание: сонгфик (American Murder Song "A Black Matilda")
Предупреждения: смерть персонажей

@темы: ФБ, музыка, чердаки и подвалы, фанфы

URL

20:11

Дневник

Название: Дневник
Размер: драббл, 765 слов
Пейринг/Персонажи: семья Дэй
Категория: джен
Жанр: ориджинал, сонгфик, дарк
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: лето не пришло
Примечание: сонгфик (This Way to the Egress "We'll all soon be dead")
Предупреждение: смерть персонажей

@темы: ФБ, музыка, фанфы

URL

пятница, 27 октября 2017

21:09

Дерево на холме

Название: Дерево на холме
Размер: драббл, 513 слов
Пейринг/Персонажи: пастор, иноземец
Категория: джен
Жанр: ориджинал, сонгфик, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: всего несколько лет назад он держал её в объятьях, а теперь...
Примечание: сонгфик (Aurelio Voltaire "The Churchyard")
Предупреждения: смерть персонажей

@темы: ФБ, музыка, us two, фанфы

URL

20:53

Интервью

Название: Интервью
Размер: драббл, 429 слов
Пейринг/Персонажи: братья Макана
Категория: джен
Жанр: ориджинал, РПФ, повседневность
Рейтинг: G
Краткое содержание: ну и каково это — танцевать с братом?

@темы: видео, ФБ, чердаки и подвалы, фанфы

URL

четверг, 26 октября 2017

19:51

Женщина в белом

Название: Женщина в белом
Размер: драббл, 660 слов
Пейринг/Персонажи: Лу, женщины в белом
Категория: джен
Жанр: ориджинал, агнст, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: почему же она приходит?
Примечания: Женщины в белом (Damas de blanco) — кубинская неправительственная организация женщин, родные которых являются политзаключёнными. Организована Лаурой Пойан в 2003 г. после ареста её мужа во время так называемой "Чёрной весны" (март 2003 г.). Женщины в белом выходят на протесты исключительно мирного характера раз в неделю, обычно в воскресенье. Отделения общества работают во многих городах Кубы, а также в Майами.

@темы: ФБ, фанфы

URL

19:45

Теперь вы знаете

Название: Теперь вы знаете
Размер: драббл, 783 слова
Пейринг/Персонажи: пастор, жители посёлка
Категория: джен
Жанр: ориджинал, сонгфик, мистика, драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Никто не знал, кто они и откуда пришли.
Примечание: сонгфик (Aurelio Voltaire "Fear and Anquish")
Предупреждения: смерть персонажей

@темы: ФБ, музыка, us two, фанфы

URL

19:38

В городе цирк

Не дождусь официального деанона, начну выкладывать понаписанное на ФБ-2017. Писала для команды Америк. Шла к ним с двумя драббликами и смутной идеей большой формы, но вдохновили на большее. И чего только не случилось, и Куба, и Большая Акула Хант, и близняшка, и American Murder Song... Начнём.

Название: В городе цирк
Размер: мини, 1342 слова
Пейринг/Персонажи: Том, Кэт
Категория: джен с элементами гета
Жанр: ориджинал, сонгфик, романтика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: когда цирк приходит в город
Примечание: сонгфик (Aurelio Voltaire "When the circus came to town")

@темы: ФБ, музыка, us two, фанфы

URL

понедельник, 09 октября 2017